Ульяна Соболева - 1000 не одна ложь

гостей, выкрики мужчин, осознавая, что все это должно было быть настоящим и совсем не с этим мужчиной.

Рифат весь вечер не обращался ко мне, и я была благодарна ему за это молчание, за то, что не вынуждал меня играть на публику и веселить толпу. Я бы не выдержала фарса, я была неспособна сейчас что-то изображать, мое горе было слишком свежим и слишком сильным. Оно не отпускало меня ни на секунду, и даже шевеления ребенка не давали ощущение счастья. А вызывали лишь слезы. Как бы я хотела рассказать об этом Аднану. О том, как шевелится наш малыш и какое непередаваемое это чувство — знать, что часть него живет во мне. Как мало нам было отмеряно счастья, как всего было мало… И часть этого времени была истрачена на ненависть и непонимание.

Особенно раздражали лица братьев Аднана и их пошлые шутки, которые доносились до моих ушей и заставляли пальцы Рифата сжиматься до хруста. Но он молчал и терпел. Я знаю, что не из-за трусости. Рифата можно было назвать кем угодно, но только не трусом. Он молчал, чтобы не развязать сейчас бойню с Кадирами. Молчал из-за меня и из-за своих людей. Как же я ненавидела этих трех гиен, которые пришли поживиться тем, что осталось после их брата, и заодно проверить — женится ли Рифат на мне. Я видела, как Раис сверкает глазами и гладит себя по длинным усам. И понимала, насколько был прав Рифат, когда говорил, что со мной сделают эти три ублюдка, если доберутся.

После празднества нас оставили одних с Рифатом, и остальные воины еще долго пели песни и смеялись у костров и раскинутых на подстилках яств и угощений, привезенных Рифатом и его людьми, а также приготовленных Джабирой и несколькими женщинами из деревни.

Когда мы остались наедине, я все же напряглась. Одно дело — обещания, а совсем другое — это когда мужчина получил на тебя все законные права. Я забилась в угол, закрываясь одеялом и глядя расширенными глазами на Рифата. Но он даже не посмотрел на меня, лег на шкуры в углу пещеры, отвернулся к стене и уже через несколько минут уснул. Я поняла это по его дыханию и тоже выдохнула, легла на матрас и закрыла глаза, прижимая ладони к животу и прикрывая веки.

А что теперь? Я не знала. И завтрашний день представлялся мне серым и отвратительным без единого смысла или целей. На утро Рифат вместе со своими людьми покинул лагерь, и мне стало намного спокойнее.

Теперь я каждый день старалась загрузить себя работой и, хотя Джабира ругала меня и запрещала перетруждаться, мне нужно было уставать, чтобы ночью закрывать глаза и погружаться в глубокий сон. А перед сном молить своего Бога и Аллаха послать мне сновидения об Аднане. Увидеть его лицо, почувствовать запах, услышать голос. Но он мне не снился. Ни единого сновидения. Я вставала утром и мчалась к Джабире учиться у нее собирать корни растений и трав, варить из них зелья по ее рецептам и переливать в глиняные посудины. Она также научила меня лепить из глины разные фигурки и сосуды, и теперь это стало моим любимым развлечением. Единственным моим лучиком света стала Амина. Рифат привез ее ко мне из Каира во вторую свою поездку. И я была безмерно ему за это благодарна. Малышка была настолько жизнерадостной и ласковой, что я отвлекалась на нее и проводила с ней очень много времени. Джабира научила меня шить, чинить одежду, и я постоянно что-то переделывала для Амины, лепила ей бусы из глины, и мы вместе раскрашивали их, а потом развешивали сохнуть на камнях. Она скрасила мое тоскливое одиночество и последние месяцы беременности.

Время то ли ползло, то ли пролетало, я потеряла ему счет, и только Джабира, ощупывая мой живот, записывала что-то карандашом в свой блокнот. А однажды вдруг заставила меня улечься на матрас и долго прощупывала меня, слушала через трубку… в ее лице читалось какое-то недоумение и обеспокоенность. Но на мои вопросы она не отвечала. И мне становилось страшно, когда она шевелила губами, бежала за своими старыми потрепанными книгами, замеряла мне живот и опять трогала со всех сторон, и когда я уже окончательно чуть не сошла с ума от беспокойства, вдруг спросила:

— Как давно ты чувствуешь их?

— Толчки? Давно… Еще со дня свадьбы. А что такое?

— Чувствуешь только в одном месте или в нескольких одновременно?

— Не знаю… а что такое, Джабира? Что-то не так с ребенком?

— Да нет… кажется, с ним все в порядке, просто большой он у тебя, прям даже очень. — пробубнила она, а я резко встала на матрасе, — боюсь, не разродишься --">