Ольга Юрьевна Карпович - Соперницы

Ольга Карпович Соперницы

Пролог

— Синьорина, будьте любезны, мне нужен красивый букет для юбилея.

Верткая девчонка с кожей оливкового цвета, наверняка приехавшая в Италию откуда-нибудь из Бангладеш в поисках лучшей доли, принимается суетиться между расставленными по плиточному полу громоздкими вазами, теребит самые разнообразные цветы, наполняющие спертый воздух привокзальной лавочки жирным приторным благоуханием. Я последовательно отвергаю каждый из предложенных вариантов. ЕЙ не так-то легко угодить, ОНА не любит розы — «пошлые», презирает лилии — «фальшивые», не терпит орхидей — «траурные». В конце концов я выбираю охапку мелких, как ромашки, разноцветных хризантем и прошу перевязать их шелковой лентой.

Я выхожу из магазина, и солнце немедленно бьет мне в глаза. Невидимое за полосой низких домиков шелестит море. Еще утром я была в современном живом деятельном Риме, а теперь поезд — я специально не садилась сегодня за руль, чтобы выпить традиционный бокал ЕЕ любимого «Moet», — унес меня в солнечно-лазоревую обитель тех, кто уже устал от бешеного ритма столицы и заработал на спокойную старость у моря. Дорогие виллы, утопающие в темной виноградной зелени, частокол белоснежных мачт, мирно покачивающихся у причала, поросшие благоуханными кипарисами холмы.

Я поворачиваю налево, туда, где за высоким каменным забором прячется в зелени ухоженного садика небольшой двухэтажный белый домик — одна спальня, одна гостиная, терраса с единственным придвинутым к перилам креслом — этакая мечта завзятого мизантропа, персональный рай для одиночки.

Но проникнуть сюда не так-то просто: на въезде оборудовано что-то вроде КПП, и верный смуглолицый страж придирчиво оглядывает каждого пожаловавшего, подвергает суровому осмотру, который в девяти случаях из десяти оканчивается выражением сожаления, что синьора принять гостя не может. Я чуть ли не единственная допущенная к святыне, и все равно охранник каждый раз провожает меня подозрительным взглядом — не прячу ли я под одеждой диктофон или, того хуже, фотоаппарат. Сегодняшний мой облик — светлое летнее платье чуть выше колен, ловко охватывающее фигуру, коротко остриженные волосы, темные очки и миниатюрная белая сумка — не вызывает у него нареканий. В самом деле, спрятать что-то мне просто негде, разве что запихнуть видеокамеру в букет.

Пройдя через сад, поднимаюсь на крыльцо. Волоокая горничная — единственная, испытанная временем, верная и неподкупная, просто Зоя Космодемьянская среди горничных — приветливо улыбается и сообщает, что «настроение у НЕЕ сегодня ничего, спокойное». И я невольно усмехаюсь — во все времена перепады ЕЕ настроения вселяли священный страх в души домашнего персонала. Поблагодарив девушку, которая старательно отрабатывает немаленькую зарплату, я прохожу через прохладный холл прямиком на залитую солнцем террасу и, прищурившись от пляшущих по натертому полу солнечных зайчиков света, ищу глазами ЕЕ.

Конечно же, в кресле. Приближаясь, отмечаю невольно, как жаль, что ОНА ушла со сцены, могла бы выходить в «Пиковой даме» почти без грима — величественная старуха с удивительно прямой спиной, вековой выправкой несгибаемых плеч и быстрыми живыми глазами на застывшем пергаментном лице. ОНА еще не видит меня, смотрит куда-то в сад. Я иду к НЕЙ, бережно прижимая к груди цветы, вижу, как солнце играет на ее гладких, совсем белых теперь, забранных в тугой узел на затылке волосах, чувствую на лице дуновение пахнущего водой свежего ветра — и вдруг проваливаюсь, откатываюсь на пятнадцать лет назад. Вспоминаю, как впервые увидела ЕЕ, темноволосую, энергичную, непоколебимо уверенную в собственной силе и красоте женщину. Увидела там, на причале, куда я, нищая и тем более жадная до жизни двадцатилетняя студентка, заявилась с тощей спортивной сумкой на плече, уверенная, что вытащила счастливый билет.

1

На пристани нестройно взвыли золоченые трубы оркестра, тревожно и гулко ударил барабан. Взбесившийся ветер рванул разноцветные флаги на здании речного вокзала. Я плотнее запахнула на груди джинсовку и заспешила к стоявшему у причала длинному белому теплоходу. За спиной гудела Москва — огромный, никогда не засыпающий муравейник, с которым я успела уже сродниться за несколько институтских общажных лет: широкие проспекты, запруженные людьми площади, сохранившиеся с --">