Роман Олегович Кузьма - Точка "Э"

1

Юля снова посмотрелась в зеркало. Причёска лежала под лаком едва ли не идеально, белила придавали коже матовый, аристократический оттенок, тёмные глаза поблёскивали озорным умом – искусно наложенные тени придавали им глубину и отсвет загадки. Она одёрнула красный форменный джемпер и проследовала на первый этаж, за кассу. По-своему престижное место: не нужно стоять весь день в ожидании клиента как чёрт знает кто, одурманивать его рассказами о преимуществах той или иной книжонки – о, сейчас мы как раз завезли литературу авторства самых выдающихся писателей, уважаемый клиент! – получать отвратительные выговоры за невыполнение плана продаж. А деньги всё равно несут ей, Юле. С деньгами всегда связан определённый – нет, не символизм – эмоциональный стресс, особенно когда приходится с ними расставаться. Потому продавщицы могут рассказывать о книге часами, а в памяти покупателя отпечатается всё равно её, Юлин, образ. И маленькое слово к нему: «Плати!».

Разве она не умница? Да, работа действительно не по специальности, но кто сейчас работает по специальности? Главное: иметь хорошего «папу» – в более вульгарных кругах их называют сутенёрами, – чтобы пристроил на хорошее место. Но разве она проститутка? Фу, что вы такое говорите: просто иногда приходится поддерживать отношения с мужчинами – и, снисходительно улыбаясь, принимать от них деньги.

Сегодня ожидался один перспективный клиент: «наружка» из числа студентов, большинство из которых являлись бывшими – или будущими – продавцами, курьерами и общественными активистами, как раз вела это невинное существо к дверям магазина «Э». Это ещё не на убой: вот когда Юля его хорошенько обработает и выжмет всё, что возможно, тогда за него возьмётся враг. Враг, подлый и коварный, обитал где-то на востоке, в двух областях, ещё недавно входивших в состав постсоветского государства. Враг общался по-русски, пользуясь этим, ещё недавно государственным языком. По странной иронии судьбы, Юля и сама принадлежала к русским, но, подобно многим своим друзьям, перекрасилась – речь шла не о краске для волос – и выучила новый государственный язык. Русские быстро находили друг друга в толпе «этих»: правильная речь без акцента, никаких деревенских выражений – и лёгкая ирония: ну, сами понимаете, кто ж ещё «их» язык выучит?

Она вспомнила о Мише, продавце-консультанте – и печально улыбнулась. Миша, носивший козлиную раздвоенную бороду едва ли не до груди, тоже был русским. И, конечно, геем, о чём свидетельствовала крупная серебряная серьга. Кто же ещё так гибко приспособится к новым, ультранационалистическим условиям – и к работе в секторе обслуживания? Миша и сам графоманил, а потому разбирался в модных книгах; он был знаком со всеми издателями и молодыми писателями города. Женского общества, несмотря на ориентацию, он отнюдь не чурался – напротив, полагал, что всё в жизни стоит перепробовать, в т ом числе и женщин.

Наконец, он вошёл. Юля сразу поняла, что у ККК нет ничего общего с Мишей: ни бороды, ни серьги в ухе, ни приятных манер. Бледное, небритое лицо, презрительный, высокомерный стиль общения – это с его-то рваными башмаками и засаленной курткой армейского образца! – но всё ему, тем не менее, как-то шло. Даже затравленный взгляд человека, отлично знающего, что его постоянно «пасут» и ведут. Миша говорил, что ничего толком о ККК никто не знает, все данные о нём – сплошные противоречия: он – нацист, он – антинацист, он – голубой, он никогда не имел женщины, он – проститут, и у него полно работы с женщинами, он – мизантроп, он – гениальный учёный и талантливый писатель в жанре фантастики и ужасов – нет, как раз хам и невежда, когда-то принадлежал к запрещённой теперь партии свергнутого президента – нет, напротив, презирал и того, как ни странно – за чрезмерный либерализм и мягкотелость. Глядя на этого человека с неожиданно молодым лицом под седеющими тёмными волосами, Юля как-то почувствовала, что всё о нём в какой-то мере – правда или, более вероятно, правда то, что его хотели бы видеть таким – или иным, повесить какой-то ярлык.

ККК нёс все ярлыки одновременно – и полагал это заслугой. Лоскутное одеяло несовместимых эпитетов смотрелось на нём, как багряный плащ императора. Когда он заговорил, то сделал это по-русски. Миша предупредил её: на самом деле ККК – не русских, он полукровка, и пользуется этим языком лишь потому, что так бросает вызов обществу наиболее --">