Варвара Андреевна Карбовская - В конечном итоге...

Варвара Карбовская В конечном итоге…

«Счастье и радость распределяются среди людей до смешного, или лучше сказать – до обидного неравномерно. Одному человеку день и ночь выпадают какие-нибудь радости. Хоть большие, хоть маленькие, а все– радости. Другой же, дожив до старости, может считать, что самым большим счастьем в его жизни было то, что он ни разу не погорел и, бог милостив, не попал под трамвай… Впрочем, всем известно, что человек до некоторой степени сам кузнец своего счастья».

Такие и всякие другие мысли о счастье приходили в голову бригадиру шлифовального цеха Анфисе Петровне Седых в тот день, который показался ей самым счастливым в ее жизни. А предстояли дни еще более счастливые и потому ее пятидесятилетнее сердце, как никогда, молодо билось в груди.

До сих пор у Анфисы Петровны жизнь шла день за днем, честно, тихо, обыкновенно. Она работала хорошо, выполняла норму на сто пятьдесят процентов, но всегда находился кто-нибудь из ее же бригады, кто выполнял на двести или даже на двести пятьдесят.

– Это правильно, так и должно быть, – говорила Анфиса Петровна.

У нее никогда не бывало брака в работе; она не ссорилась и не ругалась с начальником цеха, с мастером, с товарищами. Учила молодых терпеливо и спокойно. Результаты ее ученья были видны, а сама она оставалась незаметной. Иногда бывало так, что придет в цех новая работница и через три дня ее уже знает весь завод: то ли уж очень бойка, то ли приметна белозубой улыбкой и глазами по плошке. И даже кто-нибудь из начальства спросит между прочим:

– Это что у вас, новенькая, что ли?

Анфиса Петровна работала на заводе двадцать пять лет и об ней никогда никто из начальства не спрашивал. Зато шлифовщицы не представляли себе цех без тети Фисы. С ней можно было посоветоваться по работе и в обеденный перерыв рассказать самое заветное:

– Мы с ним… Он у меня… Я ему…

Анфиса Петровна помогала у станка, и выслушивала сердечные тайны, и смотрела на женщин, которые от любви и радости расцветали, одни, как маленькие фиалки, другие, как пышные астры. Сама она не помнила себя ни фиалкой, ни астрой. Она и замуж вышла много лет тому назад не потому, что Гриша как-то особенно ее полюбил, а потому, что ему посоветовали.

– Женись на Фисе, она тихая, приличная.

И вот настал день, когда она почувствовала себя счастливой, необходимой, заметной и отмеченной всеобщим вниманием. Было это так.

Начальник цеха подошел к ней и сказал:

– Тетя Фиса, пляши! – И при этом у него был такой вид, что, если бы Анфиса Петровна согласилась плясать, он тоже непременно лихо притопнул бы. Вот тут, прямо в цехе, нарочно перед самыми молоденькими пересмешницами.

– А я и сроду-то не плясала, – ответила Анфиса Петровна и вопросительно поглядела – какая такая радость у него за душой?

– Начальство решило справить твой двадцатипятилетний юбилей!

– Ой…

– Вот то-то. Ты, конечно, не очень заносись, есть еще пять человек юбиляров, кроме тебя, но на всю-то нашу заводскую трехтысячную армию – ты себе представляешь? Шесть человек перед фронтом, по ним, по шестерым, – ррравняйсь! Тут тебе и музыка и цветы! Не исключена возможность, что и подарки.

Начальник цеха искренне радовался, тем более что сам он собирался говорить о своем бригадире, Анфисе Петровне Седых, в конце года. А тут сама дирекция позаботилась. Еще лучше.

Новость о юбилее в одну минуту облетела цех. Никто не завидовал. Пожилые работницы говорили:

– Значит, и наш праздник не далеко.

А молодые, которым и в голову не приходило, что им когда-нибудь исполнится пятьдесят лет, радовались просто потому, что любили тетю Фису.

Анфисе Петровне, и правда, было впору плясать. таким теплом повеяло на нее от этой новости, от этой заботы. До конца смены и потом дома, весь вечер, она представляла себе, как все это было… Наверно, директор вызвал к себе председателя завкома и сказал: «Не позабыл, дорогой товарищ? В этом году исполняется двадцать пять лет, как наша Анфиса Петровна работает на заводе. Необходимо отметить. В клубе, перед всем коллективом. И чтоб музыка и цветы…» А предзавкома ответил: «Я уж и то целую неделю ломаю голову, какой бы подарок подарить».

«Милые вы мои, да никакого мне подарка не надо, – растроганно думала Анфиса Петровна. – За одну такую честь, за доброе ваше внимание я бы еще двадцать пять проработала, кабы силы хватило…»

И она представляла себе, как грянет самодеятельный оркестр, в --">