Лев Вениаминович Никулин - Бацилла искренности

— Я — человек состоятельный, — сказал незнакомец и икнул.

От запаха пива и рачьей клешни на свеженаписанных строках завещания ярость овладела доктором Тиманом. Медленно, белея от злости, он сказал очень тихо:

— Пошел вон!..

— Ну вот… — грустно сказал незнакомец. — Ну вот… Странный вы человек…

Незнакомец откинулся назад и уперся в дверь.

Затем поймал полу пальто и ласково прошептал:

— Выпьем!

Фиолетовые и зеленые круги завертелись перед глазами Тимана. Он встал, упираясь спиной о стол. Правая рука пошарила за спиной и нашла первый попавшийся предмет. Предмет описал дугу и со стеклянным звоном разбился о голову незнакомца. Затем левая рука Тимана уперлась в грудь незнакомца. За спиной незнакомца открылась дверь, и он вывалился в коридор с грохотом и скрежетом каблуков. Гулко хлопнув, как дверца волшебного ящика фокусника, закрылась дверь комнаты Тимана, и затем явственно щелкнул замок. Тяжело дыша, Тиман сел в кресло и прочитал последние строки, которые он успел написать до этого необычайного визита:

«…в стеклянной запаянной колбе на моем столе находится культура микроба искренности»…

Прочитав это, он взглянул на стол и застонал. Запаянной колбы не было. Стеклянные осколки на полу — все, что осталось от колбы с микробом, разбитой о голову пьяного гостя. Тиман открыл дверь в коридор. Ероша волосы, у входных дверей стоял ответственный съемщик Кикин. Он посмотрел на Тимана и сказал почти робко:

— Абсолютно пьяную, неизвестную мне личность пустили в квартиру, и в результате дебош. Извиняюсь. Оказывается, им этажом выше, к гражданину Клеенкеру.

— Да будет вам известно, что я разбил об его голову колбу с микробом искренности. Спустя двадцать минут освобожденные микробы через порезы от разбитого стекла на виске войдут в кровь этого гражданина. Через тридцать минут случайно привитые микробы начнут действовать. Внешне это выразится в голубоватом свечении кожи лица, — почти незаметном для окружающих. Никаких других внешних признаков не будет. Затем индивидуум, против своей воли, будет говорить все, что думает, сообщая окружающим самые сокровенные данные о себе. Мало того. Микробы искренности распространятся вокруг этого индивидуума и, оставив его, постепенно обойдут всех присутствующих. До той минуты, пока микроб искренности не погибнет от соприкосновения с земной атмосферой, люди, зараженные ею, скажут о себе и других все, что думают. Из этого может произойти ряд конфликтов. Но, поскольку я произвел прививку этому гражданину случайно и против моей воли, за все последствия прививки я не отвечаю.

— Безусловно, — сказал ответственный съемщик. — Беспокоиться нечего. Такой головой вполне тумбы заколачивать.

2. Оазис гражданина Клеенкера

У Клеенкера собирались по четвергам. Благодаря сложной системе прописки за Клеенкером числилось шестьдесят восемь квадратных аршин на двоих. Официально Клеенкер числился уполномоченным Гарьторга, но имел частную комиссионную контору «Авария». Супруга Клеенкера, Адда Бенедиктовна, обучалась в киностудии «Чаплин» и была вполне современной дамой. Кроме общеизвестного в салонах Остоженки танцора Боба, Адду Бенедиктовну посещали две подруги по киностудии — Элла и Бэлла, поэт Котя Гиэнов и артист Сизой Блузы Максимилиан Занзибаров. Сам Клеенкер приглашал двух-трех клиентов комиссионной конторы «Авария» и еще кой-кого из игроков в покер и железку.

В двенадцать ночи, летом, тусклые дождливые сумерки, но розовые плотные гардины не пропускали ненужный свет. Гости Клеенкера уже довольно давно сидели за карточным столом, гости Адды Бенедиктовны сгруппировались у граммофона и двух пластинок, с фокстротом и шимми, прошлогоднего берлинского привоза. Итак, из двух углов салона разные голоса и совсем о разном:

— Цустран за нас безоговорочно… Я, как член месткома, апеллирую к массам… Они санкционируют мой протест, и в этот же день я в Эркака…

— Карточку, картолину, картину… Даю на червонец…

— Вот пример абсолютной неналаженности наших продорганов… Семь.

— По семи… В расчете… Даю.

И вразрез голосам от карточного стола низкий голос Эллы из киностудии «Чаплин»:

— Вы не так толкуете шимми, Макс… Я предпочитаю чистую реминиссенцию жеста. Это исключительно перманентная чувственность… Страсть нарастает молекулярно и разрешается тазобедренным суставом и аффектом --">