Пэлем Грэнвил Вудхауз - Арчибальд и массы

Пэлем Гринвел Вудхауз АРЧИБАЛЬД И МАССЫ

— Возьмем социализм, — вдумчиво заметил Портер. — Куда ни пойдешь, он тут как тут. Видимо, вошел в моду.

Говорили мы, собственно, о свекле, ничто не предвещало этих слов, но завсегдатаи «Привала» легко меняют тему. Мы летаем. Мы порхаем. Мы, как выразился образованный Джин-с-Горькой, можем буквально все, словно жена Цезаря. Мгновенно изменив курс мысли, мы занялись новым предметом.

— Да уж, — согласился Светлое Пиво, — что верно, то верно.

— Куда ни пойдешь, — поддержал их обоих Пиво Покрепче. — Наверное, что-то в нем есть… Нехорошо все-таки: мы живем, не тужим, а кому-то не на что выпить.

Мистер Маллинер кивнул.

— Именно так, — заметил он, — думал мой племянник Арчибальд.

— Он что, социалист?

— Побыл немного.

Светлое Пиво наморщил лоб.

— Кажется, — припомнил он, — вы о нем говорили. Это он бросил курить?

— Нет, то — Игнатий.

— Значит, он служил у епископа?

— Нет, то — Августин.

— Вижу, у вас много племянников.

— Хватает. Что до Арчибальда, напомню: он кудахтал лучше всех в Лондоне.

— Ну, конечно! И обручился с Аврелией Каммарли.

— Да, да. К началу нашей повести он был самым счастливым человеком в своем почтовом отделении. Однако, как это ни печально, тучи собирались, и буря едва не утопила утлый челнок любви.

Не много обрученных пар (сказал мистер Маллинер) начали так хорошо, как Арчибальд с Аврелией. Даже циничный свет поневоле признал, что их ждет счастливый, прочный брак. В любовном союзе главное — единство вкусов, а уж оно у них было. Арчибальд любил кудахтать, Аврелия — слушать кудахтанье.

Однажды, блаженный и охрипший, племянник мой шел домой, чтобы переодеться к обеду, как вдруг на его пути встал обтрепанный субъект и сообщил, что три дня в рот не брал хлеба.

Арчибальд немного удивился — в конце концов, он не врач, но случилось так, что недавно он не мог взять в рот даже хорошего сыра, а потому уверенно ответил:

— Это ничего. Нос заложило от простуды.

— Ну прям! — возразил незнакомец. — У меня чахотка, сухотка, больная жена, пятеро детей и никакой пенсии, хотя я служил семь лет. Сами понимаете, интриги. Хлеба я не ел, потому что купить не на что. Послушали бы вы, как плачут мои детки!

— С удовольствием, — сказал учтивый Арчибальд. — А вот насчет хлеба… Он дорогой?

— Ну, понимаете, бутылка дороже, а если в розлив — еще туда-сюда. Тоже не даром!

— Пятерки хватит?

— Перебьюсь.

— До свидания, — сказал Арчибальд.

Встреча эта произвела на него глубокое впечатление. Я не скажу, что он призадумался — думать он, в сущности, не умел, но все же ощутил, что жизнь сурова, и с этим ощущением пришел домой, где лакей его, Мидоус, принес ему графин и сифон.

— Мидоус, — осведомился мой племянник, — вы сейчас заняты?

— Нет, сэр.

— Тогда поговорим о хлебе. Знаете ли вы, что у многих его нет?

— Знаю, сэр. В Лондоне царит бедность.

— Нет, правда?

— Еще какая, сэр! Съездите в Боттлтон-ист, услышите глас народа.

— Народа?

— Вот именно, сэр. Называется «массы». Если вас интересует страдалец-пролетариат, могу дать хорошие брошюры. Я давно состою в партии «Заря свободы». Как явствует из названия, мы — предвестники революции.

— Это как в России?

— Да, сэр.

— Убийства всякие?

— Они, сэр.

— Шутки шутками, — сказал Арчибальд, — а себя заколоть я не дам. Ясно?

— Ясно, сэр.

— Ну тогда несите брошюры. Полистаю, полистаю…

Если знать Арчибальда, как я (продолжал мистер Маллинер), трудно поверить, что его, скажем так, разум совершенно переменился от этих самых брошюр. Я даже не думаю, что он прочитал их. Вы же знаете, что такое брошюра: разделы, подразделы, пункты, подпункты. Если ей придет в голову сочетание слов «основные основы принципов дистрибуции», она удерживаться не станет. Гораздо вероятней, что его обратили речи Мидоуса.

Как бы то ни было, к концу второй недели племянник мой стал другим человеком. Поскольку от этого он погрустнел, Аврелия быстро заметила неладное. Однажды, когда они танцевали в «Крапчатой уховертке», она прямо сказала, что он похож на недоваренную рыбу.

— Прости, старушка, — отвечал Арчибальд. — Я думаю о положении в Боттлтон-ист.

Аврелия на него посмотрела.

— Арчибальд, — предположила она, — ты выпил.

— Ну что ты! — возразил он, — Я размышляю. Посуди сама, мы тут танцуем, а они?

Разве можно танцевать, когда эти самые условия дошли бог знает до чего? Сталин --">