Николай Яковлевич Самохин - Шашлык на свежем воздухе

1. ЗНАКОМАЯ ЛИЧНОСТЬ

ГИПНОЗ

Я примостился в хвосте вагона, неподалеку от кондуктора, насколько возможно втиснувшись между сиденьями, чтобы занимать поменьше места. В троллейбусе было тесно — палец не просунешь.

Позади меня стоял крупный дядя в черной полудошке, какие обычно носят хоккейные болельщики. Вдруг он заволновался, задышал и, наддав животом, спросил:

— У «Маяковского» выходите?

— У «Маяковского»? — переспросил я и поднял глаза кверху. — Знаете что, давайте так: до «Маяковского» еще семь остановок. Это, минимум, двадцать минут. Кроме того, разочка два-три на поворотах соскочит штанга — так что кладите все тридцать. Поэтому сейчас постоим спокойно, через пару остановок помаленьку начнем пробиваться вперед, а там поменяемся местами, и вы…

Дядька суеверно посмотрел на меня и так яростно полез вперед, словно троллейбус охватило пламя.

Меня он зацепил плечом, продавил до середины вагона и опрокинул на колени какой-то старушки.

«Нет худа без добра, — подумал я, тыкаясь носом в хозяйственную сумку. — По крайней мере—продвинулся».

— В центре сходишь, сынок? — улучив момент, спросила старушка.

— Отдыхайте, мамаша, — еще четыре остановки, — буркнул я.

Старушка поднялась, как загипнотизированная, прижала к груди сумку и молча стала проталкиваться вперед.

Я с трудом вывернулся, работая одновременно на кручение и изгиб, и в результате расположился спиной к движению. Теперь передо мной оказалась миловидная дама. У нее был спокойный профиль, трогательные ямочки в уголке рта, розовое ушко застенчиво выглядывало из-под берета.

В нервной обстановке вагона она была как глоток валерьянки, и я проникся к ней симпатией.

«Интересно, — подумал я, — правда это или нет: если долго и пристально смотреть на человека — он должен почувствовать взгляд и обернуться?»

Дама почувствовала. Она медленно повернула ко мне лицо и спросила:

— Через одну сходите?

— Да… То есть нет, — смешался я.

— Так что же вы стоите! — вспыхнула дама. — Стоит, как пень! — и нанесла мне короткий, но чувствительный удар бедром.

— Граждане, пройдите вперед! — крикнула кондуктор. — Впереди свободнее.

Я послушался совета и немножко прошел. Тем более, что миловидная дама как раз расчищала дорогу, энергично раздавая удары направо и налево тем самым способом.

Я бочком продвигался вперед и все время слышал, как меня неотступно преследует какой-то возбужденный гражданин. Когда мы остановились, гражданин положил подбородок мне на плечо и жарко зашептал:

— На следующей схоишь?

— Схожу! — сказал я, чтобы отвязаться.

— А он схоит? — спросил гражданин, указав глазами на впередистоящего.

— Почем мне знать? — огрызнулся я.

— А ты спроси, — настаивал гражданин.

Я спросил. Впередистоящий пообещал сойти.

— А перед ним схоит? — не унимался гражданин. Тот, что перед ним, тоже выходил.

— А дальше схоют?

— О, черт! — остервенился я и, расшвыривая локтями пассажиров, полез вперед.

Я добрался до самой кабины водителя и приник к ней спиной, втянув живот и распластав руки. Я почти впрессовался в стенку кабины — так, что теперь мимо меня можно было идти в колонну по три человека.

Путь был почти идеально свободен. Только напротив меня, нежно обняв поручень, стоял молодой человек. Но он никому не мешал. И ему тоже никто не застил. Видимо, молодой человек и сам чувствовал эту свою независимость — держался он довольно безмятежно и даже, вытянув трубочкой губы, чуть слышно что-то насвистывал.

Случайно молодой человек встретился со мной взглядом. В глазах его промелькнула тень тревоги. Он перестал насвистывать и раскрыл рот…

— На следующей, — опережая его, прохрипел я, — сходите?

Молодой человек покорно вздохнул, отжал ногой дверь и выпрыгнул на ходу.

ДВЕНАДЦАТЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ

Судили --">