Александр Тимофеевич Филичкин - Проза. Книга 2

бегал в вечерний стройинститут. В выходные и в праздники, я выполнял курсовые, лабораторные и другие задания. По средам и пятницам, я их сдавал, а иногда, ходил на коллоквиумы.

Через пять с лишним лет, учёба всё же закончилась, и мне вручили диплом. К этому времени, я уже стал руководителем группы из семи архитекторов. И тут на меня навалили ещё больше работы.

Поэтому, я был твёрдо уверен, что большую часть моей жизни машинка «Москва» будет стоять без всякого дела. Ну, а раз так, то зачем ей пылиться и занимать какое-то места в нашей весьма малогабаритной квартире.

В восьмидесятом году, мне подвернулась турпутёвка в Киргизию, с отдыхом на берегу озера, которое зовут Иссыкуль. Я скатался в, тогда ещё братскую нам небольшую республику и там прошёл по маршруту, проложенному по ближайшим окрестностям.

То путешествие тянулось несколько дней, включало в себя восхождение на высокогорный ледник. Вернувшись в Самару, я вдруг узнал, что сильно простыл в том походе, и пришлось мне немедленно, улечься в больницу.

Болезнь затянулась на третью часть года и всё это время я был на больничном. Сначала в клинике города, а потом уже дома. От нечего делать, я накропал целый роман из раздела научной фантастики.

Писал я его старым дедовским способом, при помощи карандаша и бумаги. Кстати сказать, мне, как архитектору, это показалось намного удобнее, чем какой-либо ручкой, шариковой там, или, например, перьевой.

В любое удобное время можно взять ластик, то бишь, резинку, и стереть слово, которое тебе разонравилось, всё предложение, а то и абзац. Да и целые куски сочинения, можно легко тасовать, словно карты в колоде. Нужны лишь ножницы и какой-нибудь клей.

Долго ли коротко, я окончил свой труд и серьёзно задумался: — Как быть теперь дальше?

Хотелось, отправить роман в пару-тройку издательств и узнать от редакторов, что же я сочинил? Годиться ли это в печать? Вот только, толстую рукопись, написанную карандашом, никто бы не взялся читать.

К этому времени, множество денег ушло на лекарства. Я не до конца оклемался, больничный был не закрыт, и денег, не осталось совсем. Не мог я пойти и купить устройство «Москва». Хорошо, что я жил вместе с мамой. Она продолжала работать, и кормила меня.

Ничтоже сумняшися, я внезапно решил, обратиться к знакомой мне машинистке и попросить её об услуге. Я отдал одну небольшую главу, заплатил за работу не так, чтобы скромные деньги и, в назначенный срок, получил материал от неё.

Как оказалось, в напечатанном виде всё выглядело совсем по-другому. Я прочитал принесённые дамой листы, и остался весьма недоволен своим «дурным писевом». Я всё переправил и с огорчением понял, придётся опять повторить всю процедуру.

До меня вдруг дошла очевидная вещь. Никому неизвестно сколько раз я переделаю текст, а платить машинистке снова и снова я не могу. Нужно было найти другой вариант.

К этому дню, я уже вернулся к работе и начал опрашивать всех друзей и знакомых: — Нет ли у кого-нибудь дома печатной машинки?

Скоро я выяснил, что такие счастливцы имеются, и они, на какое-то время, дадут мне данный прибор. Но при одном важном условии — я сам приеду за ним. Ну, а после того, как он мне станет не нужным, верну добросердечным хозяевам. Я согласился и отправился по нужному адресу.

Молодая сотрудница впустила меня в небольшую прихожую, и указала на огромную сумку, что притулилась возле дверей. Я поблагодарил милую даму, взялся за ручки объёмистой тары и с огорчением понял, она весит более пуда.

Это меня не смутило. Благо, что остановка трамвая находилась поблизости. Я привёз машинку домой и извлёк её из баула на свет. Передо мной оказался большой «Ундервуд» тридцатых годов. Он был с длинной кареткой и чугунной станиной.

Возраст прибора перевалил за полвека, но он работал на удивление чётко. К моему сожалению, у него обнаружилось одно неудобство. Чтобы напечатать какую-то букву, нужно было, очень сильно врезать пальцем по клавише.

Иначе рычажок с литерой просто не долетал до каретки. Или же бил её слишком слабо. Подобный удар не мог пробить листы писчей бумаг и копировки, лежавшей меж ними.

Между прочим, тогда приходилось печатать, как минимум три экземпляра. Два для отсылки в издательство и последний себе, на долгую память. Вдруг потеряют на почте, или где-то ещё?

Поэтому, все писатели тогдашних времён делали столько копий, сколько возможно. Нужно сказать, что пятая --">