Александр Викторович Левченко - Борух Баклажанов. В поиске равновесия

поодаль миньяна мужчин, мерно помахивавших тфилинами на головах. Подойдя к нему и немного постояв, коэн начал что-то говорить. «Нарекаем тебя…» – доносилось, словно эхом из-под талоса коэна, закрывавшего ему лицо. Говорил он тихо, и человек не мог ничего разобрать. «Нарекаем тебя…Борухом», – повторил коэн, приблизившись вплотную и глядя человеку прямо в глаза.

* * *

Борух проснулся и с криком вскочил. «Приснится же такое?!» – подумал он, вытирая с лица холодную испарину. Баклажанов полежал немного, глядя в потолок и пытаясь прийти в себя. Затем он встал, надел халат и начал ходить по квартире. Голова гудела, и состояние было крайне похабное. Шел восьмой день запоя, и Борух мучительно пытался восстановить в памяти цепь событий последнего времени. Он подошел к холодильнику, достал бутылку белого вина и, бросив в бокал льда, налил половину. Подойдя к окну, он сделал пару глотков и уставился вдаль. «Отпускает», – подумал он через некоторое время. В памяти вертелись обрывки клубов и ресторанов с лицами знакомыми и не очень, и постепенно картина начала восстанавливаться. «Дал ты опять стране угля, шахтер!» – подумал Борух.

Фоном работал не выключенный на ночь телевизор. Шел шахназаровский «Курьер», который Баклажанов знал наизусть. Он продолжил беспутно слоняться по квартире с бокалом в руке и, подойдя к большому зеркалу, начал внимательно изучать себя.

– В чьи руки перейдет воздвигнутое нами здание? – доносилось с экрана.

– В наши перешло! – сказал Борух, глядя в зеркало, допил вино и задумался.

Дома сидеть абсолютно не хотелось и опять тянуло на подвиги. «В баню бы надо сгонять – в себя прийти», – подумал он. Постояв какое-то время под холодным душем, он начал собираться и вызвал такси.

Часть первая. Баклажаново детство

«Я с детства не любил овал!

Я с детства угол рисовал!»

П. Коган

Родился Борух в Ленинграде в «Снегиревке» на Маяковского в первой половине 70-х в простой семье. Мать и отец его были людьми советского воспитания, привитого им, соответственно, их же родителями. Родители Баклажанова, как часто бывало в то время, познакомились в институте, где учились весьма прилежно. Мать была ленинградкой, а отец, как сейчас принято говорить, из «понаехавших». С ним вообще отдельная история. Тогда это был стройный брюнет с густой копной на голове, очень походивший на Раджа Капура в лучшие его годы. То ли четверть цыганских кровей, то ли особый климат его родного города привили ему какую-то жуткую тягу к нестандартным решениям. По жизни он не искал легких путей и сознательно пытался двигаться «против шерсти», надо это было или нет. Ну, пытался – и Бог то с ним, но Борис Борисович Баклажанов всячески хотел втянуть в эту жизненную схему и других, и на ком, как не на собственном сыне, можно было это отработать.

Дело в том, что его мать просила назвать внука Борисом, чтобы в дальнейшем все были полными тезками. И тут Баклажанов-старший встал перед дилеммой: с одной стороны, он не мог ослушаться мать, с другой же он не мог себе позволить, чтобы все было так просто. Он начал искать пути и, передумав сотни вариантов, наконец-таки пришел к единственному верному для себя решению. «А почему бы не назвать…Борухом?» – подумалось тогда ему. С одной стороны, Борис Борисович не перечил матери, с другой же утолял свою жизненную жажду к слому стереотипов. Он хотел вырастить такого стального и несгибаемого волка, чтобы тот с молодых ногтей отстаивал это имя, находясь в противоречии с самим собой и окружающим миром. «Да еще и «Благословенный», – подумал тогда он. И благословил.

У Боруха было, в общем-то, счастливое детство, как и у большинства советских детей, если не считать того, что отец как-то в праздном расположении духа, гуляя с коляской, умудрился ее перевернуть и Борух выпал головой на асфальт, что, видимо, и явилось причиной самобытности его образа мысли. Не церемонился отец с ним и в дальнейшем. Помнится, как-то в Адлере в лютую жару он поставил его на рынке в очередь за персиками, а сам пошел по овощным рядам. Пот лился с Боруха в три ручья, наполняя его сандалии, и он с ужасом смотрел вперед, всеми фибрами души оттягивая момент, когда подойдет его очередь.

– Мальчик, ты стоишь или балуешься? – добил тогда его вопросом подошедший мужчина.

– Не до баловства, – подумалось тогда уже седеющему пятилетнему Баклажанову.

Борух ходил в обычный детский --">