Иван Михайлович Ренанский - Почти как люди

Пока мы все садились в привычную и обжитую, словно наша общая квартира, машину Февраля, Полпальца молча стоял у забора, по ту сторону скрипучей калитки, и смотрел то на нас, то куда-то вдаль, на горизонт. Алиса, Таран, Шура и Толик с разнообразными шутками и прибаутками устраивались на заднем сидении – им было тесно и весело. Ото всех, кроме Алисы, остро пахло вчерашним алкоголем. Мне, как самому большому и длинноногому, уступили место впереди, хоть я и пытался усадить туда свою внезапную невесту – Алиса мудро рассудила, что четверым мужикам там точно не уместиться, и я скромно согласился. Февраль не злобно ругался на парней, покуривая у распахнутой двери автомобиля, и любовно поглаживая его по крыше. А Полпальца все стоял с той стороны калитки, и молчал. Не матерился. Не отпускал фирменных колкостей. Я подошёл к нему, протянул руку.

– Ну,– говорю,– до свидания.

Он бросил короткий взгляд на мою руку, и вновь вернулся к созерцанию горизонта, сказав лишь:

– Будь здоров, малый.

Я ещё несколько секунд подержал навесу растопыренную пятерню, а потом вернулся в машину, захлопнул за собой дверь. Мужики с заднего сидения хором выкрикнули  разные прощальные слова, Алиса помахала рукой, и Февраль прожал газ – машина осторожно поползла вперёд по ухабистой дачной дороге. Я всё-таки не удержался – поймал взглядом фигуру Полпальца в зеркале заднего вида – бывший серый кардинал виолончельной группы так и стоял у калитки, но теперь смотрел уже не на горизонт, а вслед удаляющимся нам.

Такие, как он, умеют плакать только  так – без слез, одним лишь взглядом. Да и не самим взглядом даже, а той бесовской искоркой, что дотлевала теперь свои последние  минуты на его дне…

***

Мы тряслись по пыльной и жёлтой дачной дороге, а выезда на шоссе все никак не было видно. Впрочем, нас это не особо удручало. На заднем сидении постоянно хохотали, причем хохотали так: вроде все молчат, и, кажется, почти спят, но вот один бормотнет какую-нибудь штуку, и в следующий миг все смеются, хоть штука и не особо смешная. Потом снова молчат. И снова кто-то бормотнет штуку. И снова смех. Ну и так далее.

Смеялись мы дружно, всей машиной, а из дешёвенькой магнитолы до нас тихо пыталась достучаться где-то слышаная мной раньше, но всё-таки почти не знакомая песня:

"День через день

Работа догоняет меня,

Год через год

Девушки бросают меня,

Smile, motherfucksmile,

Я иду по дороге и ботинок не жаль,

Smile, motherfucksmile,

По знакомой дороге или в ад, или в рай".

Я внезапно вспомнил (сам не знаю, откуда вывалилось это воспоминание), что слышал эту песню ещё в детстве – она звучала из динамиков под потолком вагона, который нес меня и всю мою семью к морю. Естественно, что ни работы, ни бросающих девушек, ни дороги под ногами, о которую стаптываешь ботинки, у меня не было. Да и ботинок не было тоже – так, сандали на босу ногу. Короче, вообще ничего такого не было. А песня об этом всем уже была. Смешно, да?

"Час через час

Сигареты травят меня,

Ночь через ночь

Бессонница терзает меня,

Век через век

Женщины рожают меня,

Миг через миг

В жизни происходит фигня.

Smile, motherfucksmile,

Я иду по дороге и ботинок не жаль,

Smile, motherfucksmile,

По знакомой дороге или в ад, или в рай".

Я и не сообразил сразу, что минуту назад мы проехали маленький дачный магазинчик. А когда сообразил, то крикнул Февралю:

– Стой!

Он остановил машину.

– Мужики,– говорю,– давайте-ка я быстро сбегаю, возьму ещё пивка нам в дорогу? С пивком ведь веселее, да и дорога быстрее пролетит.

Все пассажиры заднего сиденья дружно и громогласно одобрили мое предложение. Я вылез из машины и трусцой побежал назад, к магазину. Густое летнее солнце щедро лилось мне на лицо. Ветер ворошил волосы. Весело скакали камешки у меня из-под ног.

В магазине пахло свежим хлебом и почему-то медом, а продавщица за прилавком остро благоухала ромашковыми духами.

– Пиво есть?– спрашиваю.

– Есть.

– А какое?

Продавщица посмотрела на меня с таким недоумением, словно бы я обязан