Иван Михайлович Ренанский - Почти как люди

class="book">– Слышишь, страдают как?– сказал Полпальца,– там, в комнате, пиво еще есть. Специально на завтрак припрятал. Сходи, дай пацанам, пусть подлечатся.

Я вошёл в комнату – Толик и Февраль лежали на кровати в позах, выражающих крайнюю степень озабоченности собственным присутствием в этой вселенной, а Таран сидел на полу, и с любопытством рассматривал груду черепков, бывшую когда-то сервизом. Ничего не говоря, я прошлепал босыми ногами к холодильнику, открыл дверцу, извлёк  за тонкие, холодные шейки пять бутылок пива, и вдруг задержался взглядом на фотографиях, стоящих на холодильнике. Одну из них я видел ещё вчера – молодой Полпальца у пироги. А вот вторая…

Вроде бы обыкновенный фотоснимок. Только чёрно-белый. И на нем – очень много людей в казённых костюмах, какие и по сей день шьют у нас на работе. Люди разные – толстые, худые, мужчины, женщины, радостные и грустные. У кого-то смешная, но по тем временам очень модная прическа, кто-то блестит в объектив специально начищенными туфлями. Пояснений к фотографии не нужно – я и так знаю, что это наш оркестр. Только в том составе, который был лет тридцать назад, наверное. А может и все пятьдесят. Я внимательно всматриваюсь в фотографию, и мне начинает казаться, что могу угадать роль каждого, кто изображен на ней: вот этот – балагур и шутник, а, скажем, вот этот – серьезный, правильный, принципиальный… Этот распиздяй, а тот – канонический отличник… Вот эта тётенька в платье – главная сплетница, а вот этот молодой паренек – герой-любовник… Этот – примерный семьянин, а вон у той под юбкой наверняка побывала вся мужская братия…

Ведь это только люди сменяются, а роли вечны.

Что же до самих людей… Где они все теперь? Ведь так много вроде бы разных, но на самом деле таких схожих судеб на одном снимке, и каждую так хочется отследить, разобрать по полочкам… О некоторых я  даже слышал.

Кто-то всю жизнь отработал в этом оркестре, а потом шагнул на пенсию, и очень тихо умер, оставив на растерзание детям и внукам трёхкомнатную квартиру в центре города.

Кто-то много раз неудачно влюблялся, а один раз влюбился удачно, и на радостях увез свою любовь за границу, где до сих пор тоскует и пишет письма последним не выжившим из ума коллегам.

Кто-то, как, собственно, очень многие, пил почти без продыху, и, разменяв пятый десяток, наткнулся на инсульт, а жена, всю жизнь проклинавшая свою долю, но, вроде бы, все равно любившая, сдала парализованного инвалида в дом престарелых. Кажется, у них было двое взрослых детей…

Кто-то, кстати, родил ребенка, а потом отдал этого ребенка в музыку, и он вырос действительно талантливым, получил образование в престижной консерватории, прожил за границей пять лет, а потом вернулся на родину, и сел работать все в тот же оркестр. А это уже династия, как ни крути.

Кто-то по пьяне замёрз зимой на детской площадке.

У кого-то обнаружили рак.

Кого-то выпихнули на пенсию, и у него на этой почве что-то замкнуло в мозгу – теперь он всюду ходит в концертном костюме, оправдывая это тем, что его вот-вот должны позвать на работу.

Да мало ли…

Эти люди ушли, их сменили другие. Других сменили мы. А нас сменят новые – это естественно. Посмотрите на одного из нас, и в нем вы увидите всех – это что-то вроде бесконечной матрешки.

Я смотрел на фотографию, и ощущал какую-то странную связь, и даже не с изображенными на ней людьми, а вообще со всеми такими же, живущими и по крупицам отдающими свою жизнь нашему общему ремеслу хоть в тундре, хоть в тайге, хоть на севере, хоть на юге. В Гамбурге или в Якутске. В Саратове или Нью-Йорке. В Москве или Минске. Все эти люди проживают, в сущности, одну и ту же, нелепую, нервную, смешную и трагичную одновременно жизнь. Так существует ли связь крепче, чем эта? Я думаю о том же, о чем и они, переживаю все то же, что и они, так же, и над тем же смеюсь, или плачу. А самое удивительное, что все то же самое было и сотню, и даже, наверное, тысячу лет назад. Просто декорации другие. И другой покрой казённых фраков.

На несколько секунд у меня захватило дух.

– Сударь,– простонал Толик,– если вы сей же час не вольете в меня тот живительный эликсир, что держите в руках, я двину сани прямо здесь и сейчас. Кстати, вместе с моим коллегой.

И умение дышать вернулось ко мне.