Ростислав Николаевич Соломко - Жизнь? Нормальная

Ростислав Соломко Жизнь? Нормальная

А добродетельный человек всё-таки не взят в герои… Потому что пора, наконец, дать отдых бедному добродетельному человеку… нет писателя, который бы не ездил на нём… изморили добродетельного человека…

Н. В. Гоголь. Мёртвые души

1

Голтяев С. В.

54 года.

Ведущий инженер СКБ-63.

(Жалобы на боли в сердце с иррадиацией в левую лопатку, на одышку при подъёме на лестницу. Боли в пояснице. Плохой сон. Утомляемость.

Атеросклероз, коронаросклероз, стенокардия, артроз, радикулит, гипертония.)

Голтяева В. А.

33 года.

Русская.

Беспартийная.

Высшее.

Старший инженер СКБ-63.

Аттестационной комиссией от занимаемой должности не отстранялась.

Дисциплинированна. Сработалась с коллективом. Спортсменка.

В листочках с печатными вопросами и фиолетовыми ответами нет главного.

Главное у Веры из 23-й комнаты на нашем этаже — её глаза. Их взгляд. С тяжёлым, непонятным отчаянием. «Нет, и вы мне ничем не поможете!»

Я очень неравнодушен к ней, при муже.

Отразила ли это его психическая система?

С Семёном Васильевичем Голтяевым — её мужем, и. о. председателя месткома нашего Специального конструкторского бюро мы часто гуляем по асфальтированной аллейке эскабевского двора в обеденном перерыве. Как элитарные голавли, мы расхаживаем с ним среди прочей мелкой рыбёхи.

Мы разговариваем, как два равноправных эквивалента.

— Прохоров сачок.

— Лодырь, — с достоинством соглашается Семён Васильевич.

— Вот Дуликов — хороший парень.

— И план тянет. У трудяги с жильём полный абсурд. Сам обследовал.

— Кому дал квартиру?

— Прохорову.

Непонятен мне Семён Васильевич. Может быть, он непонятен и Вере?

Я искоса смотрю на Семёна.

На минуту я представил их рядом — Веру и Семёна. Ведь она должна его…

Тогда она такая же, как и мы все.

— Вера Андреевна, — звоню в её отдел. — Зайдите, если сможете. Тут кой-какие неувязки в вашей схеме.

Появляется сейчас же. Настроенная воинственно — ведь наши отделы вечные соперники.

— Ну, чего тебе ещё?

— Вера Андреевна. Вы же воспитанная дама. Вы всем не подаёте руки или только мне?…

Задерживаю её руку в своей. Срабатывают самые чувствительные датчики в её головной схеме. На выходе, в глазах Веры, еле заметное смущение, испуг, вопрос и неужели! — надежда. Эксперимент начат…

2

«Бернер не подписывает и по третьему заходу.

Пусть он сядет на моё место! Или — или.

В конце концов в другом НИИ меня возьмут с руками и ногами за те же деньги…»

Я не сразу замечаю, что наш длинный, похожий на тир коридор почему-то заставлен кульманами. За дверями — поп-музыка. Что за чертовщина! За служебной суетой пропустишь все праздники.

Какие праздники?! Открывается дверь, и я нос к носу сталкиваюсь с Бернером.

— Григорий Александрович! Ну где же вы?! — кричит Бернер.

Бог мой! Сегодня мы провожаем на пенсию зама конструкторского отдела Долинского. А я теперь непременное лицо на каждом юбилейном действе!

Каким большим кажется зал без кульманских досок.

Столы сдвинуты буквой П. Белые, в листах ватмана. На его белых крыльях мало салатов и мало бутылок. Наш старший техник Чеплаков имел точные инструкции от главного — исключения только для руководства.

На перекладине сейчас суетятся Бернер и Долинский. Озабоченно поглядывают на дверь.

— Григорий, сюда! — кричит Семён, и я с трудом втискиваюсь между ним и Верой.

Тем временем Бернер захватывает роль тамады.

— Наполнить бокалы! Приготовиться Григорию Александровичу! — с наигранной весёлостью возглашает Бернер.

Бернер.

Почему, когда рядом Бернер, мне плохо?

— Евгений Густавович! Это — экспромт! Прошу учесть трудоёмкость жанра.

Пока сам Бернер с напускной торжественностью говорит о юбиляре, Долинский обеспокоенно смотрит на дверь: будет или не будет руководство? Это вам не абстракции обеспеченного датского принца. Здесь определённая конкретность: будет или не будет сотрудничество после ухода на пенсию? Будут или не будут два рабочих месяца в году с сохранением пенсии?

Виват!

Важно входит руководство, направляясь к своей перекладине. Наша дирекция сильно --">