Аркадий Тимофеевич Аверченко - О пароходных гудках

Аркадий Аверченко О пароходных гудках

I.

В дни моей юности я зарабатывал себе пропитание тем, что служил младшим писцом в транспортной конторе по перевозке кладей.

Начальства надо мной было очень много: главный агент, просто агент, его помощник, бухгалтер, конторщик и старший писец. Рассматривая эту длинную иерархическую лестницу сверху вниз, я мог обнаружить ниже себя только две ступеньки: кошку и копировальный пресс… И с первой и со вторым я, как начальник, обращался сурово, чуть ли не по законам военного времени. Кошку драл за уши и учил перепрыгивать через поднятую ногу, а винт копировального пресса под моей ожесточенной рукой визжал так громко, что у кошки на морде появлялось выражение зависти и одобрения.

Нельзя сказать, что и со мной обращались милосердно — всякий старался унизить и прижать меня, как можно больнее — главный агент, просто агент, помощник, конторщик и старший писец.

Однако, я не оставался в долгу даже перед старшим агентом: в ответ на его попреки и укоры, я, выбрав удобное время, обрушивался на него целым градом ругательств:

— Идиот, болван, агентишка несчастный, чтоб тебя черти на сковороде жарили, кретин проклятый!.

Курьезнее всего, что в ответ на это агент только улыбался и кивал согласно головой. Был, он глух? Нет.

Удобный случай для сведения личных счетов с агентом представлялся только раз в день — когда мы отправлялись на пристань к одесскому пароходу, чтобы выправить коносаменты, заплатить деньги и получить товар.

Понятно, все это делал я, а агент только шатался по пристани, посвистывая и болтая с знакомыми, служащими Русского Общества П. и Т.

Окончив дела, я улучал удобную минуту и подходил к агенту с самым простодушным лицом,

— Ну, что, — ворчал он, — справились? Наверно, напутали, как всегда?

— Нет, все в порядке, Владимир Ильич, — смиренно отвечал я, подстерегая сладкий момент. — Я внес за Новороссийск…

И вот — момент наступал: невероятный, ужасающий пароходный гудок потрясал все окружающее, рвал гремящий металлом воздух на клочки и оглушал, пригибал к земле своим яростным ревом все мелкое человечество, суетившееся около.

… — Я внес за Новороссийск по трем дубликатам… Ах, ты, свинья этакая, идиотский агентишка!!. Я, по твоему, путаю? а ты сам, лысый павиан, сделал ли ты хоть одно дело по агентству, не напутав так, что все за спиной смеются. Я, ведь, знаю, что ты вор, берешь взятки, и, вообще, скотина такая, что смотреть омерзительно. Жулик, шельма кривоногая, кретиновидная…

Приблизившись ко мне, агент смотрел на мои шевелящиеся губы, кивал одобрительно головой в такт моим словам, будто соглашаясь со всеми высказанными мною подозрениями и эпитетами.

— И единственно, — орал я ему на ухо, — что тебе можно сделать — это по мордасам, как следует, отвозить!!.

Но тут, оскорбительное слово «мордасы» причудливо делилось на две части: «мор» я произносил под оглушающей рев гудка, а «дасы» под мертвую тишину, потому что гудок прекращался так же резко и неожиданно, как и начинался.

Уловив ухом фразу: «…дасам, как следует отвозить», агент подозрительно косился на меня и спрашивал:

— Что — как следует отвозить?

— Я говорю — мануфактуру. Как ее следует отвозить на склад: сегодня или завтра?

— Конечно! — язвительно пожимал плечами агент. — Вы первый день служите, да? Не можете сообразить, что за ней на склад каждую минуту могут явиться с накладной? Никакого из вас толку нет, сколько с вами не бьешься.

— Ладно, ругайся, — самодовольно думал я. — Все равно, не переругаешь.

И возвращался я домой довольный, до отвала насытив свое самолюбие и гордость.

II.

Марью Николаевну я любил уже год, а она этого совершенно не замечала. С женщинами я робел и заикнуться какой-нибудь из них о чувствах я не решился бы при самых благоприятных обстоятельствах.

Я любил Марью Николаевну целый год и боялся даже словом, даже намеком выдать свою тайну.

Ночами я метался в постели, вздыхал, терзался мучениями невысказанной и неразделенной страсти, а днем угрюмый, холодный встречался с Марьей Николаевной.

И дождался я того, что она однажды заявила мне:

— Ну, мой верный рыцарь — уезжаю.

Я почувствовал, что кровь бросилась мне в лицо. Помолчал, сделал усилие и холодно спросил:

— Куда?

— В Одессу. К сестре, а оттуда, погостив, в Москву.

— Та-ак. Ну, счастливого вам пути. Желаю, --">