Юрий Валерьевич Мороз - Кошмары Менделеева

словами:

– Держи, брат…– потому что никак не мог запомнить имя слуги.

Вот и сейчас Антон Палыч перечитывал какого-то Антошу Чехонтэ и бубнил «великолепно». В дверь громко постучали пяткой и на лестничной площадке послышался лай. Чехов сам открыл дверь. На площадке стоял Павлов, явно выпимши.

– Антоша, с праздничком тебя! – сказал Павлов заплетающимся языком, держась за дверь, чтоб не шатало.

Потом он достал из-за спины собаку, вручил её Чехову и молча, в обуви пошёл в зал за стол.

Не успел Чехов закрыть дверь, как на площадке уже стоял Менделеев с бутылкой абсента в одной руке и чемоданом в другой.

– Что ж это вы, Дмитрий Иваныч, с чемоданом? – спрашивает Чехов, не сводя глаз с ярко-зелёной жидкости в литровой бутылке, – Али собрались куда?

– Да я вообще с ним не расстаюсь, мало ли что? У меня там бельишко и зубная щётка, – зачем-то соврал Менделеев и покраснел, но под бородой это было незаметно.

В чемодане у него лежала дешёвая репродукция картины Куинджи, фото самого Куинджи в полный рост без одежды, бутылка водки и две рюмки, на всякий пожарный.

Менделеев вручил абсент, и тоже молча и почему-то в обуви пошёл к столу.

– Свинство, – подумал Чехов, пряча абсент на антресолях в коридоре.

Снова раздался звонок. Антон Павлович посмотрел в глазок и увидел лунную ночь на Днепре.

– Здравствуйте, Архип Иванович,– сказал он входящему Куинджи.

– И тебе здорова! На, подарок.

С этими словами Куинджи протянул Чехову завёрнутый в бумагу прямоугольник.

«А этот, как всегда, с картиной» – подумал Чехов – «Задолбал, блин. Закуски хоть бы раз принёс».

Все знали, что Куинджи, когда пишет, делает очень много ошибок. Поэтому он часто писал картины и очень редко просто писал.

Чехов открыл подарок и сделал восхищенно-удивлённое лицо.

– Это удивительно! Это восхитительно! Я удивлён и восхищён! – произнёс великий классик давно заученные фразы, так как сам выдумывать что-то новое не любил. На картине была изображена река, отражающая в себе луну. Надпись гласила «Дом с мизаниной».

– Ну ладно, дом-то я нашёл, – обратился Чехов и Куинджи после двадцати минут рассматривания картины, – А мезонин где?

– Вот чёрт! Забыл. Ну и ладно, всяко лучше, чем дворняг блохастых дарить.

– Её хоть продать можно, не то, что мазню твою бездарную, – прокричал Павлов, – Лучше б пожрать чё купил, художник!

Менделеев попытался заступиться за Куинджи, но у него в бороде застрял укроп и его никто не воспринимал всерьёз.

Все кричали, Чехов звонил в колокольчик, Павлов орал, что Малевич – гений, а Куинджи – посредственность. Куинджи обзывал Павлова живодёром и забулдыгой и дело уже вот-вот грозило перерасти в драку. Но пришёл Сталин, как всегда весёлый, с ящиком грузинского вина, все стали пить и помирились. Даже Куинджи с Павловым поцеловались в знак взаимного уважения и вечной дружбы. Один только Менделеев сидел расстроенный и спрашивал Чехова:

– А чаво это он с кем попало целуется? – и по-детски дул пухлые губы.

Двустишие

Менделеев, как известно, был три метра ростом. А Куинджи – полтора. Когда они вместе гуляли по парку или сидели в пивной, окружающие тихо говорили друг другу: "Смотри, полтора Менделеева." А если это были почитатели Куинджи, то они шептали: "Гляди, три Куинджи".

Из-за своего чрезмерного роста Менделееву было очень неудобно в лаборатории. Поэтому он частенько забегал к Куинджи, который был полутораметровым, в гости с ночёвкой. А как-то, во время очередного визита, Менделеев сел напротив окна и произнёс: "Химия-химия, подоконник в инее".

Но время и люди испохабили это чудесное двустишие до неузнаваемости.

В милиции

Однажды Менделеев выходил из трамвая, поскользнулся и разбил себе нос об асфальт. Точнее, о булыжник. Сидит и плачет, как Крупская в январе 24-го. Подбородок дрожит, слёзы градом. Химик, одним словом. А ехал он в гости к Куинджи, пива попить, картину посмотреть (телевизоров тогда ещё не было). Ну, думает, как теперь в гости идти с разбитым носом?

Тут мимо милиционер проходит, смотрит, га тротуаре мужик сидит грязный, рожа в крови, борода, как у Солженицына, и плачет.

– Ну точно бомж, – думает милиционер, – да, к тому же, скорее всего выпимши.

Взял, да и проводил его в обезьянник. А на все возмущения со стороны Менделеева отвечал или «завтра разберёмся», или «следствие покажет». Что за следствие, и что оно должно показать, никто не знал, включая великого химика и --">