Александр Аркадьевич Горбунов , Станислав Николаевич Токарев - Точка разрыва (рассказ о команде, которой нет)

Аркадьев: но — выздоровления перспективного игрока. Выпустил лишь в первом матче второго круга 1948 года —первом из двенадцати беспроигрышных. Артели Нырков пришелся, как патрон обойме. Настолько, что сам Федотов, непростой в общении, любил его компанию, учил есть раков. Приходили в знаменитую московскую пивную (сейчас на этом месте магазин «Детский мир»), где, представьте, лакомства этого было — бери, не хочу, Федотов заказывал полторы сотни. «Да вы что?» — «Ничего, под пивко пройдет». Не успевал малый с парой расправиться, перед великим искусником лежала ювелирно выпотрошенная гора панцирей.

В полузащите видятся Алексей Водягин и Вячеслав Соловьев, позже возник Александр Петров, так рано ярко взошедший, так мало поживший. Полузащита была любимым детищем Аркадьева, предметом особых забот, исходя из теоретических концепций: не потому ли Водягин и Соловьев чаще других бывали у него дома и он следил за их кругом чтения, развивал интеллект? Водягин вспоминает, как в ленинградском Эрмитаже Борис Андреевич читал ему подлинную лекцию о «Мадонне Литта» Леонардо.

В этом случае не побоимся рассекретить прозвища. Водягин —Мышь: бегучий, вездесущий, мокрый, как мышь. Великолепно знал дело и верно служил партнерам. Это было нелегко, поскольку (вспоминает Гринин) впереди справа у него был Николаев, способный сказать: «Помнишь, кто у тебя инсайд? Пасуй только мне», а дальше Гринин с его: «Не забудь, кто капитан, — не станешь пасовать, в составе не будешь». Из такого положения Водягин выходил с честью, за что был весьма уважаем, зван, несмотря на молодость, Алексеем Алексеичем. Компанейский, отзывчивый, душевный человек.

Соловьев был прозван Балериной — изящный, мягко техничный. Играл и краев, и инсайдов, был исключительно хорош собой — с пробором в нитку, в коротких трусах, открывавших стройные ноги (при моде на длинные — у Кочеткова они походили на юбку). На матчи часто ходила его мама, девушки его любили, а жены игроков обожали за обходительность, ставя в пример мужьям.

О Петрове уважительно говорили, что в команде он —рабочая лошадка. Хавбек исключительной выносливости, широченного охвата игрового пространства, то и дело стремился он открыться и на все поле гремело его «Дай!» и «Я!» («Дема» или, к примеру, «Леха» он крикнуть просто не успевал). За громогласность прозван Граммофон. Ни на поле, ни вне его авторитетов не признавал — хоть кому резал в глаза правду-матку (запомним на будущее это его свойство). А так —хохотун, шутник, чем напоминал Николаева.

Нападение. Болельщик тех лет, разбуди, повторит магическое: Гринин — Николаев — Федотов — Бобров — Демин. Хоть и не часто видели мы вместе все созвездие: в сорок шестом в Киеве унесли на носилках Федотова и Боброва, жестоко покалеченных Н. Махиней и А. Лерманом. И все ж — как песня, как стихи, как заклинанье: Гринин, Николаев, Федотов, Бобров, Демин.

Белесый, словно добела раскаленный, прямоугольный и остроугольный, с горделивым профилем известного актера Кторова, резал по краю Гринин — кинжал команды. Приняв от Федотова капитанскую повязку, властный от природы, совершал рейды не только игровые, но и для указаний, накачек. На разборах был неумолим. Разборы в ЦДКА порой напоминали новгородское вече, Борис Андреевич ценил творческие споры, любил мужской нелицеприятный демократизм, Гринин был закоперщиком.

С кем только не сравнивали работягу Николаева — он и «мотор команды», и «бомбардировщик дальнего действия». С первых же минут майка на его плотном торсе делалась темнобордовой, на тренировках он их по пять менял — так потел. Если Аркадьев отправлял команду на кросс, старшим назначался именно Николаев, и дистанция пробегалась метр в метр, шаг в шаг. Остринку любил и в игре, и вне ее: ведь в команде (как у Твардовского) «не прожить без прибаутки, шутки самой немудрой». Розыгрыши его были беззлобны: по принципу «поди туда — не знаю, куда, принеси то — не знаю, что». Или — жены приедут на сбор, и одной он восхищенно, скрывая лукавство скажет: «Клавдия, а Клавдия, ты посмотри, какое у Зины платье замечательное, небось, у тебя такого нет»... И Клавдия мчит в номер к своей сумке...

Федотов... Не без трепета подступаем мы к форварду из предания. В канонической футбольной истории все идеально: получив в распоряжение двух таких виртуозов, как Федотов и Бобров, Аркадьев создал знаменитый сдвоенный центр, оставив молодого на острие, старшего же чуть оттянув, доверив и --">