Иво Виктор - Мой номер — первый

Есть, впрочем, папаши, которые слишком далеко заходят в своем усердии. Я знаком с одним страстным футбольным болельщиком — жителем пражского предместья, который изо всех сил старается вырастить из сына звезду футбола и, не щадя сил и времени, трижды в неделю возит парня на машине в Прагу на тренировку. И готов это делать до тех пор, пока его изнеженный цветочек не начнет увядать.

Читатель уже, вероятно, обратил внимание на то, что не было еще ни одного упоминания о моем отце. Да, его нет на страницах книги, как не было фактически и в моей жизни. Меня воспитали мама и бабушка. Обе они уже преданы земле, и писать об этом сейчас не просто. Но моя история была бы неполной и лишенной достоверности, если бы я об этом умолчал. К тому же мне просто нечего скрывать.

Итак, мама родила меня, не будучи замужем. Стало быть, я — внебрачный ребенок. Так и не довелось мне узнать, папа ли маму не взял в жены или она его не захотела, и по какой причине. Позже я добивался ответа на этот вопрос у матери, но вопрос остался вопросом. Почувствовал я, однако, что есть в этой истории какой-то болезненный подтекст, который сильно повлиял на все поведение матери и на отношение ее к жизни.

Ко мне мама всегда относилась с добротой, но без поблажек. Заботилась так, как только умела и могла. Но не имела возможности уделять мне много времени: ведь на ней лежали материальные заботы. Не припомню, чтобы она меня баловала в ту пору, когда я еще ходил под стол пешком. Этим скорее «грешила» бабушка, которая и позднее откладывала для меня по нескольку крон из своей пенсии (на конфеты или шоколад, которые хранила в кулечке под тюфяком).

Мама держалась замкнуто. Когда я чуть повзрослел, мне стало казаться, что она чувствует себя очень одинокой. Теперь я знаю: нелегким был крест, взятый ею добровольно или отпущенный судьбой. Нам приходилось тяжело. С детства я рос в нужде, поскольку в семье недоставало двух мужчин: дедушки, который расстался с бабушкой и рано умер — еще прежде, чем я начал разбираться в подобных вещах, и отца.

Да, было так: мама, еще совсем не старая и красивая, пожертвовала- ради меня личной жизнью. Нет слов, одной ей приходилось туго — по крайней мере в материальном отношении. Правда, позднее, по настоянию бабушки, она вышла замуж, и в Штернберк мы перебрались уже настоящей семьей. У меня появился «отец», но вскоре я узнал от бабушки: мама дала согласие на брак при условии, что муж будет относиться ко мне «как следует». Неплохой человек, отчим работал плотником. Но между нами что-то не ладилось: я ни разу не назвал его отцом (просто язык не поворачивался произнести это слово по отношению к нему). Может быть, это и послужило причиной неудачного его и маминого брака, узы которого распались сравнительно быстро. Вновь мы остались втроем — бабушка, мама и я.

Родного отца я никогда не видел. Даже на фотографии. Не знаю, как он выглядел и чем занимался. Не знаю даже, как его звали; моя фамилия — по матери. Меня он не навещал. Но и я не мог его разыскать, хотя уже в зрелом возрасте, с удовольствием сделал бы это (по крайней мере из любопытства). Лишь став взрослым, узнал от бабушки, что этот человек умер, когда мне было примерно десять лет.

Как мальчишке мне очень недоставало отца. У всех, кого я знал, отцы были. В жизни немало интересного, чему парнишку способен научить только отец. Ценно даже простое наблюдение сына за тем, что делает отец. Глава семьи создает атмосферу уже своим присутствием, независимо от того, что он за человек. Мне хотелось иметь папу, и я допытывался, где он. Но у нас «висело табу» на разговоры об отце. Я почувствовал, что и бабушка и мама таких разговоров избегают. Мне не оставалось ничего другого, как примириться с отсутствием отца и в настоящем и в будущем. Может быть, он умер? Нет, это было хуже смерти. Тогда я представил себе дело так, что отца не было вообще. И все же до конца с этой мыслью примириться не мог. Для меня это так и осталось загадкой, великой тайной, окружавшей все детство. Видимо, поэтому еще в ранние годы во мне укоренилась робость. Она сидит в моих внутренностях до сих пор. И, очевидно, останется надолго. Первые школьные годы запомнились страхом на чем-то срезаться, получить низкий балл и быть виновным перед матерью, видеть ее печальные глаза с навернувшимися слезами. Этого было достаточно, чтобы я всегда (как в начальной школе, так и позже — в техникуме) успевал на «хорошо» и «отлично». Стискивая зубы, не поддавался --">