Генрих Михайлович Чепукайтис - Спринт на шахматной доске. Как победить в блице

рубашке и при галстуке. На спортивных страницах старых подшивок «Вечернего Ленинграда» можно найти еще фотографии легендарного блицора и статьи об этих чемпионатах под привычной шапкой «Опять Чепукайтис!»

В этот вечер в клубе можно было увидеть и его коллег — работяг семьдесят девятого прессовочного цеха оптико-механического завода, где он проработал всю жизнь. И неважно было, что они едва только знали ходы шахматных фигур, предпочитая «забивать козла» в обеденный перерыв; пропустить такое зрелище они не могли: их Чип шел громить гроссмейстеров!

Чип. Так его называли все, и хотя в последние годы для кого-то он стал Генрихом, а для молодых и Генрихом Михайловичем, между собой все звали его Чипом.

За его первую победу в чемпионате города Чепукайтису вручили приз — телевизор. Этот телевизор, как и все телевизоры и фотоаппараты, полученные им, неизбежно оказывались на прилавке комиссионных магазинов. Равно как и кинокамера, врученная за победу в том памятном московском чемпионате. «Надо обмыть такое дело с ребятами в цехе», — сказал тогда Чепукайтис.

Чип не был профессиональным шахматистом. Всю жизнь до выхода на пенсию он проработал электросварщиком: спецовка, защитный щиток от снопа разлетающихся искр, все как полагается. Знавшие его в таком качестве утверждали, что он был сварщиком высокой квалификации.

Он вставал в пять, если вообще ложился, чтобы поспеть к заводской проходной, и можно было только удивляться, как он выдерживает такой ритм жизни: все вечера, а очень часто и ночи были отданы игре.

Игра! Это было то, чем он жил. Он играл всюду: в Чигоринском клубе, в клубах различных Дворцов и Домов Культуры, летом — на Кировских островах, в парках, в Саду отдыха. Вокруг его партий всегда толпились болельщики и почитатели; он любил играть на публике, любил, пока соперник задумывался над ходом, перекинуться с кем-нибудь словцом или, не торопясь, размять очередную папиросу, не обращая внимания на повисший грозно флажок.

Орудие работы — деревянные шахматные часы — он нередко носил с собой в сумке. В пулеметном перестуке часов последний выстрел всегда оставался за ним. Случалось, что часы не выдерживали такой сумасшедшей пальбы, и кнопка вылетала из тела механизма. Бывало — от неосторожного движения часы сдвигались с места, как ворота в хоккее, фигуры и пешки падали на доску, и вместо атакующей позиции на доске оказывалась груда хаотично валяющихся деревяшек.

Хорошо вижу его в то время: невысокого роста, с короткими мускулистыми руками, маленькие глазки, веселый с хитрецой взгляд, черные, всклокоченные, слегка вьющиеся, с ранней сединой волосы, ямочка на небритом подбородке. Вид почти всегда усталый, помятый. Стираная рубашка, темный, видавший виды пиджачок. Его мало кто принимал всерьез: в самой фамилии его было что-то чепуховское, легкомысленное, несерьезное, как и шахматы, в которые он играл.

Он мог плутовать во время игры, но делал это весело и беззлобно. Один из его приемов: в мертво-ничейным эндшпиле с разноцветными слонами неожиданно «перейти» в одноцвет.

«Здесь ни в коем случае нельзя спешить, — объяснял Чип свою стратегию, — „поменяв“ цвет слона, надо сделать им десяток-другой бессмысленных ходов, для того чтобы соперник не заметил столь резкой перемены обстановки на доске. И только „приучив“ партнера к новому положению дел, надо перейти к решительным действиям». Если ошарашенный соперник, потеряв все пешки, сдавался в недоумении и, восстанавливая ход событий, говорил: «Погоди, погоди, но ведь сначала…», — Чип, поупиравшись для вида, весело соглашался и расставлял фигуры для новой партии.

Формул для игры блиц было немало: классические пятиминутки, трех- и даже одноминутки, немало было и самых различных фор. Чаще всего он играл минута на пять. Не раз я бывал свидетелем, как он играл с такой форой с кандидатами в мастера, причем нередко те требовали, чтобы минута на часах Чипа ставилась не на глазок, а шестьдесят секунд замерялись строго по секундомеру — электронных часов тогда, разумеется, не было и в помине.

Когда я четверть века спустя слушал Ботвинника, учившего молодых: «Цейтнот — это когда на последние десять ходов остается пятнадцать минут, а не минута на пять ходов, как вы думаете», — мне вспоминался Чепукайтис, успевавший за минуту отстрелять целую партию.

Однажды в Ленинграде проходил полуфинал первенства страны, в котором играли сильные --">