Борис Юльевич Кагарлицкий , Ирина Викторовна Глущенко , Виталий Анатольевич Куренной - СССР. Жизнь после смерти

гораздо реже, в форме практик сопротивления), можно заново переосмыслить вопрос
о советской специфике, одновременно обратившись
к истокам многих элементов советской общественной
организации, которые мы можем найти как в дореволюционной России, так и в индустриальных обществах Запада.
В то же время при рассмотрении «советского» необходимо осознать неоднородность соответствующего социального опыта, анализируя его исторически:
жизнь в СССР менялась на протяжении семи с лишним
десятилетий, отражая экономические и политические
перемены, происходившие в стране. Таким образом,
«советское» можно, разумеется, рассматривать как некую историко-культурную целостность, но ни в коем
случае не как некое неизменное и единое «целое», как
это делают зачастую авторы, сводящие всю историю
советского общества к «тоталитаризму», или, напротив, публицисты, ностальгирующие по «утраченной
великой стране». Ни «величие», ни «тоталитаризм» не
только не описывают всего многообразия советского исторического опыта, но, что гораздо важнее, и не
объясняют его, не давая даже теоретически убедитель-

12

Борис Кагарлицкий

ного объяснения собственным констатациям (почему
и в чем СССР был тоталитарным, почему и в чем он
был великим, и как одно связано или, наоборот, находится в противоречии с другим).
Подобный историко-культурный взгляд на СССР
позволяет нам не только лучше понять собственное
недавнее прошлое, но и лучше разобраться в своем
настоящем, преодолев соблазн механически приписывать проблемы и противоречия, специфические для
современного российского капитализма, «советскому
наследию». В действительности речь идет не о том,
как «советское наследие» «деформировало» развитие
постсоветского капитализма, но о том, почему и как
сам новый капитализм для своего развития заимствовал, трансформировал и деформировал «советское наследие» на уровне культуры и повседневных практик.
Ощущение утраты, усиливавшееся на протяжении
постсоветской эпохи, привело к масштабному переосмыслению недавнего прошлого, спровоцировав волну
ностальгии. Однако и с ностальгией не все так просто.
Потому что тоскуют все о разном, а часто и о противоположном. Одни горюют по утраченному равенству, а
другие переживают из-за ослабления дисциплины и
из-за того, что низы уже не так уважают начальство,
как прежде. Одни страдают по поводу реальной, а не
вымышленной дружбы между людьми и народами,
а другим не дает покоя утраченная «имперскость».
Одни с грустью вспоминают духовную свободу советской интеллигенции, другие страдают из-за отмены
цензуры. Со своей стороны, власть и правящий класс
реагируют на охватившую общество ностальгию и с
готовностью используют те или иные элементы советского культурного багажа и советских институтов для
решения уже совершенно новых задач. Рынок превращает названия советских товаров в бренды, экономя
на их продвижении, администрация предприятий использует не только старые оборудование и кадры, но и
остатки традиционных производственных отношений

13

Предисловие. Загадка советского сфинкса

для контроля над рабочими (радикально меняя при
этом задачи производства — от выполнения плана к
получению прибыли). А советская привычка к подчинению и старая система доверия и ожиданий, сформировавшаяся по отношению к государству, выступавшему гарантом всевозможных социальных благ и прав,
используются теперь, чтобы парализовать сопротивление правительственной политики, которая эти права
отменяет, а блага отнимает. В процессе адаптации «советского опыта» в буржуазной и неолиберальной России этот опыт деполитизируется и деидеологизируется,
лишаясь значительной части социального содержания.
Искусственно обрывается его связь с породившим новое общество революционным взрывом 1917 г., после
чего начинает происходить повторная реполитизация
и реидеологизация, в ходе которой советская традиция
встраивается в исправленную систему авторитарноконсервативных ценностей, призванных укрепить режим «управляемой демократии».
Загадка «советского» состоит не только в противоречивости и двойственности этого исторического опыта,
но и в его целостности. В том, что, не осознав противоположности составивших основу советской жизни тенденций, невозможно понять и того, почему эта --">