Марк Наумович Липовецкий , Биргит Боймерс - Травма — перформанс — идентичность: интимный театр Евгения Гришковца
Название: | Травма — перформанс — идентичность: интимный театр Евгения Гришковца | |
Автор: | Марк Наумович Липовецкий , Биргит Боймерс | |
Жанр: | История: прочее, Культурология и этнография | |
Изадано в серии: | СССР: Территория любви (антология) #12 | |
Издательство: | Новое издательство | |
Год издания: | 2008 | |
ISBN: | 978-5-98379-106-0 | |
Отзывы: | Комментировать | |
Рейтинг: | ||
Поделись книгой с друзьями! Помощь сайту: донат на оплату сервера |
Краткое содержание книги "Травма — перформанс — идентичность: интимный театр Евгения Гришковца"
С Евгения Гришковца (р. 1967) начинается новая драма, несмотря на то что он резко отделяет себя от этого течения. Но именно его моноспектакли, прежде всего «Как я съел собаку», создали новую эстетическую конвенцию — новый тип отношений между драматургом и актером, между театром и зрителем, между автором и языком. Иными словами — новую интонацию. Подчеркнуто скромная и ненавязчивая интонация непосредственного общения со зрителем, звучащая в монологах Гришковца, лишенного актерской позы и актерской дикции, на глазах подбирающего слова к тому, что он пытается выразить, оказалась той сенсацией, которая принесла ему, автору, постановщику и исполнителю своих текстов, профессиональное признание и фантастический массовый успех.
К этой книге применимы такие ключевые слова (теги) как: гендерная культура, интимные отношения, советская культура
Читаем онлайн "Травма — перформанс — идентичность: интимный театр Евгения Гришковца". [Страница - 2]
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (22) »
В чем же состоят определяющие черты этого дискурса?
Все, писавшие о театре Гришковца, в первую очередь отмечали «искренность», «задушевность», «интимность» его спектаклей. Вообще понятие «искренность» еще со времен «оттепели» наполнено в русской культуре непропорционально высоким значением. «Искренность», как правило, воспринимается как синоним «правдивости», а «задушевность» автоматически обеспечивает художнику всеобщую любовь и симпатию. И то и другое якобы свидетельствует о том, что автор (актер, режиссер) — «больше, чем поэт» или, иначе, выполняет какие-то сверх-, а вернее, внеэстетические задачи, превращая театр в акт исповеди, проповеди или, на худой конец, психотерапии. Именно так, как правило, театр Гришковца и воспринимается[4].
Однако категория искренности не слишком многое объясняет в феномене Гришковца. Вернее, объясняет, но очень поверхностно: это тот эффект, который Гришковец стремится вызвать у зрителя, — но за эффектом стоит оригинальная структура театрального высказывания, а не просто умение (или желание) «говорить правду». Тем более что никакой особенно «правды» Гришковец не раскрывает — напротив, он поражает своих зрителей тем, что выговаривает всем известное, но забытое или незамечаемое. Гришковец очень осознанно и продуманно превращает иллюзию искреннего высказывания от первого лица в особого рода художественный прием, в эстетическую конвенцию. В основе этой конвенции лежит постоянная проблематичность, неустойчивость и изменчивость дистанции, возникающей, во-первых, между автором и персонажем (усложненная также и тем, что сам автор выступает в качестве актера), а во-вторых, между персонажем и зрителем. Рассмотрим эти оппозиции по отдельности.
Автор — персонаж. Гришковец действительно говорит от первого лица, что и сближает его с российской версией stand-up comedy, представленной такими известными авторами-исполнителями, как патриарх жанра Михаил Жванецкий или его консервативный подражатель Михаил Задорнов. Как и в stand-up comedy, спектакли Гришковца складываются из отдельных новелл, хотя и сплетенных в единый — скорее, перформативный, чем событийный — сюжет. Как и в stand-up comedy, Гришковец обходится минимумом реквизита. А главное, его существование на сцене подчеркнуто, акцентированно нетеатрально. Он предваряет каждый спектакль неформальным обращением к зрителям, его речь, поза, пластика как будто неуклюжи и не отрепетированы, его речь, с запинками, остановками, ретардациями, производит полный эффект импровизации (к этому вопросу мы еще вернемся).
В отличие от stand-up comedy спектакли Гришковца не обязательно комедийны и никогда не сатиричны, хотя и непременно вызывают смех. В русско-советской stand-up comedy, особенно у Жванецкого, многие тексты написаны как монологи персонажей, отдельных от авторов, персонажей со своей речевой характеристикой, комическим идеолектом, социальным статусом и т. п. Ничего подобного нет у Гришковца — более того, когда он пишет «нормальные» пьесы, с диалогами, персонажами и т. п. (например, «Записки русского путешественника», «Город» или «Зима»), все его персонажи говорят одинаково неразличимо: «как Гришковец» (что, безусловно, подрывает их художественную самодостаточность).
Свой первый — и по сей день лучший — спектакль «Как я съел собаку» Гришковец начинает словами:
Этот спектакль — это часть моей биографии… Но я вернусь сюда, и это буду не я, а персонаж этого спектакля. Сколько бы я ни играл этот спектакль, остается большой вопрос внутри спектакля: где я, а где персонаж?.. Фактически это буду я, там (за сценой) никого не останется… За то время, что я играю этот спектакль, персонаж не изменился, а я изменился. И я точно могу сказать, что персонаж лучше меня… Во время спектакля меня здесь (на сцене) не будет. Будет персонаж. Я вернусь по окончании спектакля кланяться. Это уже буду я.Марина Давыдова писала об этой черте театра Гришковца: «Главная задача, которую пытается разрешить Гришковец, — уловить это самое неуловимое „я“»[5]. В том же видит цель театра Гришковца и Дмитрий Быков: «Просто чтобы после всех пертурбаций восьмидесятых — девяностых годов выстроить себе картину мира и разобраться, во что, собственно, превратилось загадочное Я»[6]. Но, --">
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (22) »
Книги схожие с «Травма — перформанс — идентичность: интимный театр Евгения Гришковца» по жанру, серии, автору или названию:
Татьяна Дашкова - Границы приватного в советских кинофильмах до и после 1956 года: проблематизация переходного периода Жанр: История: прочее Год издания: 2008 Серия: СССР: Территория любви (антология) |
Юрий Мурашов - Любовь и политика: о медиальной антропологии любви в советской культуре Жанр: История: прочее Год издания: 2008 Серия: СССР: Территория любви (антология) |
Станислав Анатольевич Савицкий - «Новая Голландия»: прогулка и историческое воображение Жанр: История: прочее Год издания: 2008 Серия: СССР: Территория любви (антология) |
Маттиас Швартц - Последним рывок: интимная жизнь космонавтов в советской популярной культуре и научной фантастике Жанр: История: прочее Год издания: 2008 Серия: СССР: Территория любви (антология) |
Другие книги из серии «СССР: Территория любви (антология)»:
Наталья Борисова - «Люблю — и ничего больше»: советская любовь 1960–1980-х годов Жанр: История: прочее Год издания: 2008 Серия: СССР: Территория любви (антология) |
Татьяна Дашкова - Границы приватного в советских кинофильмах до и после 1956 года: проблематизация переходного периода Жанр: История: прочее Год издания: 2008 Серия: СССР: Территория любви (антология) |
Юлия Лидерман - Любовь как сюжет воспоминаний: российский кинематограф 1990-х Жанр: История: прочее Год издания: 2008 Серия: СССР: Территория любви (антология) |
Юрий Мурашов - Женщина в эпоху ее кинематографической воспроизводимости: «Колыбельная» Дзиги Вертова и синдром... Жанр: История: прочее Год издания: 2008 Серия: СССР: Территория любви (антология) |