Игорь Куленков - Каллиграф (СИ)

  Вы когда-нибудь видели композитора за работой? Когда выплескивается на нотный стан мучительно выстраданные проблески озарения. Как лихорадочно, коряво он пишет, боясь не успеть, забыть, потерять иллюзорное наитие новой мелодии. Сочинитель, творец не видит знаков - он слышит их звучание, слышит музыку звучащую в нем и этот восторг открытого, пойманного в сети написанных нот вдохновения. И позже - ощущение успокоенного удовлетворения. Послевкусие душевной сытости, после которого наступает опустошающий покой.

   Перов Василий Валерьянович не был композитором, но без сомнения мог считаться творцом.

   В свои сорок с небольшим Василий имел расстроенное здоровье, большую плешь и плохо выбритые щеки. Неприглядную картину дополнял порядком износившийся костюм. К тому же Василий Валерьянович мучился, pardon, запорами из-за отвратительных обедов в местной рабочей столовой.

   Жизнь Василия Валерьяновича сделалась теперь особенно трудной и оказалась решительно разделенной на "до" и "после".

   "До" осталась понятная, налаженная бытность. И каменный дом на Елоховской - без "архитектуры", но устроенный чисто и приятно.

   Там Василий был общим любимцем - единственным, долгожданным ребенком, за что маменька не переставала благодарить старинного Спаса за неугасимой лампадкой. А их кухарка Агаша, от полноты чувств, часто баловала "Васеньку вкусненьким", доставая сладкий пирожок или бомбошку* из бесконечных складок огромной юбки.

   А еще помнились капельки воска от свечек на именинном торте. И волшебство домашнего Рождества. И "Христос воскресе!". И большущая стопка блинов в веселую московскую масленицу.

   Там же осталась и гимназия, где впервые проявился талант Василия. Талант к чистописанию, к которому он пристрастился с необычайным прилежанием. Ни разу его не коснулась суровая учительская линейка с такой резвостью скакавшая по пальцам однокашников.

   Василий сразу обнаружил недюжинный дар, с легкостью освоив военно-писарское рондо**, а позже, с упоением окунулся в мир французских и английских шрифтов - оказавшись в царстве бесподобных росчерков, утонченных наклонов и легких завитков. Как часто в своем "тайном" месте - уютном чуланчике под лестницей, где, забравшись на дубовый ларь, Василий любовался пропорцией света, пробуя на вкус острую строгость готических текстов или завороженно поглаживая листы с загадочной арабской вязью.

   "После" - пропало все. Дом забрали "в связи с революционной необходимостью" заменив его комнаткой в десять аршин с мутным окошком на мокрый сретенский*** двор. Не вернулся отец, ушедший однажды с нетерпеливо дымящими "товарищами". Вскорости, от тифа умерла маменька. А последней, проплакав неделю, "подалась в деревню" Агаша.

   Василий неожиданно для себя оказался один на один с незнакомым злобным миром, топтавшимся повсюду в грязных сапогах пахнувшим махоркой и немытыми телами.

   От голодной смерти Василия спас сосед по квартире - Кац. Старый еврей с мудрыми печальными глазами занимал с семьей две соседние комнаты и служил закройщиком в ателье, которое "задышало", удачно получив заказ на новую форму для сотрудников, как он говорил: "Учреждения по судебной части".

   Василий в силу своей натуры мгновенно принял перемены и даже казался довольным, обретя твердую почву под ногами. Он привычно стал находить для себя маленькие радости в нудной, монотонной работе: носить ткань, складывать готовые мундиры, выносить мусор и выписывать квитанции.

   Спустя время Василий совершенно освоился. К тому же никто не запрещал ему выписывать квитанции любым почерком. "Главное, чтоб понятно было", - объяснили ему. Поэтому старые корешки с кривыми хромающими буквами - это узкое, тощее неприличие с невозможными закорючками осталось в прошлом. На смену им пришла прелесть и дисциплина настоящих маленьких шедевров. И Василий был по-детски счастлив, когда сидя за конторкой и

--">