Владимир Юрьевич Аникин - Четвёртый дом (СИ)

  "Восемь домов построил я в этом городе. Когда заканчивал седьмой, то узнал, что Машин муж застрелился. И как-то сразу всё отпустило. И его стало жаль, хотя о смерти его я когда-то мечтал. И любовь, как чувство, сразу отгорела и разлетелась вчерашней золой. И тогда решил я всё, что у меня осталось о Ней, схоронить в фундаменте четвёртого дома. Это - середина пути. Это - мой Рубикон..."

   Я перечитывал раз за разом в своём блокноте эти строки, списанные мной в местном архиве с пожелтевшего листка. И вроде всё было понятно, и непонятно ничего.

   Писал это письмо удивительный человек. Вольдемар Ксенофонтович был из знатного рода. Хотел написать - "но, обедневшего". Да это не так. Пик своей власти и богатства семейство прошло при Алексее Михайловиче. Пётр I уже предков Вольдемара Ксенофонтовича не жаловал. Не захотели эти предки перебираться в Петербург. Но, поместья все сохранили, и содержали их в весьма преуспевающем состоянии. Могли себе позволить жить на широкую ногу. В Отечественную 1812 года семейство преуспело на всех фронтах. Одни мужчины воевали с французом, а другие занимались своими усадьбами, кои располагались недалеко от Москвы. Когда Наполеон бежал, оставив после себя пепелище, повелели баре лес валить. Делали срубы, везли в Москву, ставили там дома, и хорошо на этом нажились.

   Юный Вольдемар, зачитывавшийся после Крымской войны "Севастопольскими рассказами", пожелал стать военным инженером. В отличие от дедов своих он считал, что карьеру надо делать именно в новой столице. Поэтому окончил Николаевское инженерное училище. Говорят, что сидел за одной партой с де Рошфором и дружил с Яблочковым. Выпустился из училища подпоручиком и был взят бау-адъютантом одного из императорских дворцов под Санкт-Петербургом. Явно без протекции не обошлось. Какая карьера ему светила! Знатного роду, с достатком, с прекрасными манерами и поведения безупречного, хорош собой. Не забудьте про протекцию. Скоро был бы в больших чинах на высоких местах. Но тут - любовь! Не любовь даже. Страсть! Роман с Марией Александровной Гартунг, урождённой Пушкиной. Да-да, старшая и любимая дочь "светила русской поэзии". Она старше его на четырнадцать лет. Она - фрейлина императрицы Марии Александровны. У неё муж, полковник Гартунг Леонид Николаевич, вояка и храбрец. Но, Вольдемар воспылал страстью к ней, она ответила. Шкандаль! У него, как сейчас бы сказали, "крышу снесло". Он совершает безумные поступки, осыпает её подарками, ревнует ко всякому встречному. С одним конногвардейцем они даже стреляются. Он пишет письма родителям и требует денег. Они не желают выслать столько, сколько он хочет. Он садиться играть в карты и выигрывает. Выигрывает много. Мария Гартунг осыпана драгоценностями. Он играет снова и проигрывает, вроде бы даже проигрывает одну из деревень, принадлежащих ему. Собирается похитить полковую казну. Все слухи доходят до императрицы, она жалуется мужу. Вольдемара сначала берут на гауптвахту, а затем высылают из столицы и отчисляют из полка. Чтобы он не сотворил чего, с сопровождением провезли его тысячу двести вёрст и доставили в мой родной город. Он тогда снова стал губернским. Говорят, что какие-то эпизоды романа Марии Гартунг и Вольдемара Лев Толстой использовал, описывая взаимоотношения Анны Карениной и Вронского. Полковника Гартунга назначили управляющим Императорскими конными заводами в Москве и Туле. Он был знатный лошадник, заодно отправили его после скандала из столицы с глаз долой.

   И вот в нашем городе Вольдемар Ксенофонтович стал чудить. Он снимал дом с садом у госпожи Горбовской, вдовы почётного гражданина. Однажды Вольдемар разжёг в саду большой костёр, над ним расположил вертел и стал жарить тушу здоровенного лося. Лоси рядом с нашим городом до сих пор водятся. Прохожим, дивившимся зрелищу через забор, он говорил, что он древний князь Миндовг, и приглашал разделить с ним трапезу, когда туша вполне изжарится.

   Затем от скуки он стал пытаться подражать голосам птиц и зверей, и выяснилось, что выходит у него это превосходно. И стал он пугать прохожих. То собакой тявкнет из подворотни, то медведем из-за угла рявкнет. А однажды с задней стороны усадьбы, там, где начинался склон к кожевенной слободе, села парочка и миловалась под трели соловья. Пока соловей не кончить петь и не

--">