Владимир Германович Прокин - Груша и виноград (СИ)

  Поднеся к губам дымящуюся чашечку, он втянул ноздрями призрачно-витиеватые струйки, и замер, прикрыв глаза; чуть помедлив, вытянул губы трубочкой и сделал крошечный глоток. Лицо его озарилось улыбкой.

  - Ты знаешь, что сейчас пришло мне в голову? Как же всё-таки интересно устроена наша голова!

  - Что ты имеешь в виду?

  - Память.

  - Что, память?

  - Вспомнил!

  - Что вспомнил?

  - Да одну ерунду... странно... ведь не резиновые же у нас головы. По логике вещей человеческая память должна хранить только самое-самое важное, методично и безжалостно вычищая переполненные регистры от уже ненужного и второстепенного.

  Поправив сбившийся набекрень шейный платок, мой закадычный друг, методично делая такие же мизерные глоточки из чашечки, пустился в разглагольствования о детской кроватке, бабушкином доме, катании на плотах, в первый раз сломанной при падении с дерева руке, первом звонке, первой свадьбе и рождении долгожданного первенца.

  Лет сорок назад... да нет... какое там сорок, больше, - это был высокий, узкоплечий, жгучий брюнет с осиной талией и щенячьим восторгом, бьющим из огромных, широко смотрящих на мир, карих глаз. Он серьёзно занимался спортом и даже стал каким-то там чемпионом. Потом... да чего только не было потом.

  Сейчас напротив меня - "блондин" шестидесятого размера, роста чуть ниже среднего, с животом, не дающим никаких шансов самостоятельно завязать шнурки на ботинках и блёклыми серыми глазами, спрятанными промежду белёсыми лохмами бровей и морщинистыми мешками.

  Основные вехи излагались в выверенном хронологическом порядке. Неистощимый родник его сипловатого голоса неспешно журчал, генерируя слова и предложения, перетекающие в образы и стройные умозаключения. Когда мой френч-пресс с облепиховым чаем вконец опустел, извилистая тропа жизненного пути подводила его к непростому, но логичному решению нанести третий визит в ЗАГС.

  - Слушай, так что же ты вспомнил?

  Мой неожиданный вопрос прервал его монолог. Сбитый с панталыку, он растерянно замолчал. Подняв пустую чашечку и рассерженно помахав ей официанту, - пробухтел.

   - Что?

  - Ну как? Ты же начал с того, что сказал, что что-то вспомнил.

  - Я?! - досада на неповоротливого официанта сменилась наивно-детским удивлением. - Я вспомнил? - Наклонив голову и прикрыв глаза, он приставил ладонь ко лбу и начал энергически растирать его растопыренными пальцами - Х-м-м-м...- перекатывающиеся волны складок и шевелящиеся лохмы бровей выказывали титанические, но безуспешные попытки восстановить начало разговора. Когда лоб стал покрываться бледно-розовыми пятнами, мой друг выкинул белый флаг.

   - И что... я вспомнил?

  - Не знаю. Ты сделал глоток, оценив аромат, и задвинул что-то мудрёное про голову, память, резину и регистры.

  - Вот! - мой друг с размаху хлопнул себя по лбу. Хлопок получился такой звонкий, что за соседними столиками настороженно притихли. - Запах! - Его серые глаза оживились, забегали, а бледно-розовые пятна на лбу начали краснеть и консолидироваться. Воодушевлённый снова возникшим, откуда ни возьмись, воспоминанием, он сбивчиво затараторил, словно боясь, что оно вновь предательски ускользнёт от него.

  - Запах! Эта история...да нет, никакая это не история. Эпизод...нет, не эпизод. В общем...не знаю, одно слово, запах. Какой это был год? ... подожди...м-м-м... - Он наклонил голову и прикрыл глаза. Пальцы, зловеще шевелясь, потянулись к виновнику происходящего. Экзекуция лба продолжилась с удвоенной силой. - Вот, ты ж... - последовала ещё одна затрещина, похлеще первой. Схлопотавший такую увесистую оплеуху, лоб начал наливаться нездоровым багрянцем. - Сейчас...это было...ну как же это?

  - Как-как. Ясно как. Это называется: склероз.

  - Как?! - переспросил он рассеянно.

  - Рассеянный склероз.

  -Да?! - наивно-детское

--">