Константин Дмитриевич Воробьёв - Рассказы

заразюку… Понаедет тут с разных концов рвань всякая…

Когда лодка скрылась, я ждал, что Настя как-нибудь объяснит мне свой порыв, но она, возвратя глазам прежнее сходство с ягодко-смородиной, вдруг ни с того ни с сего сказала:

— А знаешь, откудава муравьи берут себе крылья? Вот и не знаешь! У мух!..

В середине лета в речке прекратился жор червя, и наши встречи с Настей пошли на убыль. Однажды, когда мы не виделись больше недели, она пришла ко мне в баню и сообщила:

— Папашка сказал, чтоб мы попробовали на кузнецов. Давай. Они живут на мятном лугу…

В коробке из-под конфет мы прорезали узкую щель и пошли за кузнечиками. На том лугу действительно росла мята, и жили кузнечики, и паслась белая лошадь с жеребенком. Он еще издали пошел нам навстречу, торкнулся головой в Настины руки, обнюхал коробку и, сладко почмокав губами, вдруг помчался назад. С ходу он боднул в живот белую лошадь и просяще заржал. Она оглянулась на него, вздохнула и переступила задними ногами, а жеребенок подлез под нее, и его куцая метелка хвоста заработала, как пропеллер.

— Чегой-то он делает? — удивилась Настя.

— Сосет молоко.

— У лошадки? Нешто она корова?

— Это его мама, — объяснил я.

— А хвостом отчего он крутит?

— Ну… хорошо потому что ему. Вкусно.

И тогда Настя повалилась в траву и начала смеяться тем счастливым и бездумно-ликующим смехом детей, от которого взрослым бывает очень хорошо и почему-то немножко грустно. Она смеялась и называла жеребенка «мошенником», и я опять мысленно увидел Антона Воронова — в рубахе нараспашку, неторопливо-внимательного, с хитроватой смешинкой в глазах…

У кузнечиков легко отпадали задние лапки, — с этим веселым народом было много беспокойной возни, — оттого я и не заметил, когда Настя подкралась к белой лошади. Та лягнула ее несильно, просто отпихнула копытом, но удар пришелся в грудь, и я плохо помню, как принес Настю к реке. Там все у нас и прошло, потому что я плескал одну пригоршню воды на Настю, вторую на себя. Потом мы долго сидели молча, опустив ноги в речку, и тогда Настя сказала:

— А знаешь, в чем она носит жеребенкино молочко? В черной резиновой сумочке! Я ее потрогала…

Вот и все. Я потому решил рассказать о Насте, что она в моей памяти странным образом связалась с колокольчиком, вернее — с его звоном на утренней заре. Это оттого, видно, что светлее и чудеснее Насти я ничего другого в то лето не встретил…

1956 г.

--">