Борис Иванович Сотников - В море (СИ)

- Виктор, я не люблю тебя больше. Давно не люблю... Всё вот зачем-то оттягивала... Дальше я так не могу! - Она стояла к нему спиной, заломила руки, и Воронину показалось, всхлипнула.

Молчание было гнетущим, Воронин нелепо спросил:

- Почему? - Прошёл через комнату к выключателю - в темноте разговаривать было легче.

Она не удивилась его вопросу, хотя понимала, что это ничего не меняет, и спрашивать было излишне.

- Почему? - повторила она в раздумье. - Это, возможно, обидит тебя, сделает больно, но я скажу... Нет-нет! Не то, чтобы в тебе было что-то плохое... не поэтому! - Она помедлила, будто подыскивая слова, а он удивился её хладнокровию: "Как ровно она, уверенно..." Стало не по себе.

- Ты неплохой человек, но... какой-то бесчувственный. И я даже знаю: ты любишь... Да, да - любишь! - торопилась она, словно боялась, что он прервёт её. - Но за все 3 года, что мы вместе, ты ни разу не приласкал меня. И словно у тебя какие-то неуклюжие глыбы, а не слова. Может, всё это подходит у вас там, на полётах, а не с женой... Никто этого не вынесет!

Она выговорилась, упала лицом вниз на диван - слышал, как звякнули пружины - и уже оттуда, сквозь прорывающиеся рыдания выкрикнула шёпотом, именно выкрикнула:

- Я другого... другого люблю! Понимаешь?

Он молчал. Ему было жаль и её, и себя, но он продолжал неподвижно сидеть на стуле.

Это было 4 года назад. Жена ушла, оказалось, к сослуживцу. Белозеров был весёлый, общительный, играл на аккордеоне, был хорошим спортсменом. Воронин сознавал: с ним ему не сравниться. Пожалуй, Белозеров и внешне был лучше, а может, и нет. В Воронине было больше медвежьего. Впрочем, женщинам он нравился тоже.

Скандал Воронин не поднял. Узнал обо всём поздно - бороться за своё счастье уже не имело смысла, помешать им - не хотел, разошлись тихо. Но оставаться в одном полку - это понимали все - им было нельзя. Белозеров уехал куда-то на Север, Воронина перевели на Апшерон. Детей, к счастью, не было, всё постепенно забылось.

На жизнь Воронин смотрел не мудрствуя, как все простые и сильные люди. Был мальчишкой - учился. Так надо. Направили служить в авиацию - пошёл, хотя никогда не мечтал быть лётчиком. Решил просто: кто-то же должен и летать. Значит, так надо. Летал. Сколько лет летал! И только год назад удивился: оказывается, "так надо" - это было в нём не просто, за этим скрывалась убеждённость.

Не подозревая того, Воронин страстно любил своё дело - любил летать. Обнаружилось это неожиданно. Однажды ночью он барражировал в воздухе. Только взлетел и едва успел сменить дежурившего товарища, как сообщили по радио: нарушена воздушная граница. Цель шла на большой высоте, со стороны моря. На сигнал: "Я - свой" - ответа не последовало: враг! Воронин устремился ему навстречу.

Наводили с земли хорошо, чётко, но перехват не получился: цель развернулась и ушла на свою сторону. Воронин гнался до самой границы, уже выхлопное пламя видел на двигателях, но не успел. Не включая ни бортовых, ни кабинных огней, враг пересек морской рубеж, и Воронина вернули по радио.

Снижаясь, он посмотрел на зарево городских огней внизу, на отдельные светлячки нефтяных вышек на земле и в море и, довольный, почти счастливый, подумал: "Пусть спят. Мы - не спим". И вот тогда, всем своим существом ощутил вдруг и то, для чего он, и для чего это "так надо", и что бесконечно любит свою профессию, товарищей, полёты. Всё стало конкретным, близким, понятным.

Уже входя со стороны моря в луч прожектора на посадке, подумал: "А она говорила - бревно..."

Воронин полюбил ещё раз. В санчасти работала медсестра Валя. Заметила и она его. При встречах оба краснели и неловко отворачивались. Воронин понимал: пора вносить ясность и жить, как все люди живут, но нужно же было такому случиться...

В полк, по замене, прибыл Белозеров. Только жизнь может преподносить такие сюрпризы. И хотя на жизнь Воронин давно смотрел просто, на этот раз она выбила его из колеи.

В полку никто ничего не знал. И Воронин, и Белозеров, как по уговору, не вспоминали о своих прежних

--">