Энтони Берджесс - Муза

II»! Вы пишете «Ричарда II!»^[6]

Ему, этому Клоду Бернару^[7] от литературы, показалось, что он должен рискнуть всем, что у него есть, чтобы передать через Свенсона информацию о том, что «Ричард II» писался Шекспиром в 1595 году. Он опустился на пол, схватил сумку и начал стучать через подкладку по ключу передатчика. Шекспир был как будто удивлен, что сопротивление столь внезапно прекратилось. Он водил своими граблеобразными руками, но ухватывал только одну пустоту. Пэли, ослепший от пота, застилающего глаза, тяжело дыша, выстукивал: «Р. 2, У. Ш». Вдруг дверь отворилась.

— Я слышал шум, — это произнес деформированный, уродливый человек с глазами на обнаженной груди, еще более безобразный от того, что облик его постоянно менялся. Перемены эти происходили толчками, словно под воздействием молчаливых невидимых молотков. — Он, что, нападал на вас?

— Не из-за денег, Томкин, у него своего золота предостаточно. Гляди.

Из сумки, брошенной в спешке на пол, вывалились золотые монеты. Пэли не заметил, когда это произошло; он должен был передать золото своему…

— А, золото! — существо, которого звали Томкин, жадно уставилось на пол. — У других, что приезжали, золота при себе не было…

— Забирай и золото и его, — небрежно бросил Шекспир. — Делай с ними что хочешь.

Студенистая масса Томкина двинулась к Пэли. Тот завопил, слабо защищаясь рукой, в которой находилась сумка. Клешня Томкина легко выхватила ее.

— Внутри, кажись, имеется еще кое-что, — пробубнил Томкин.

— Разве я не распорядился, что тебе делать? — спросил Шекспир.

— А здесь какие-то бумаги!

— Ах, бумаги! — Шекспир взял их. — Проводи-ка его к королевскому маршалу. В стане нашем чужестранец. Он несет всякий вздор, точь-в-точь как немец, приезжавший до него. Какую-то чепуху! Другими словами, ведет себя как сумасшедший. Маршал знает, что делать в таких случаях.

— Позвольте! — закричал Пэли, сжатый мощными лопатами рук. — Я джентльмен! Из Нориджа. Я пишу пьесы, как вы. Поглядите, вы держите в руках то, что я написал.

— Сначала привидение, потом джентльмен из Нориджа, — улыбнулся Шекспир, повисая в воздухе и снова превращаясь в свой портрет, только портрет, на сей раз держащий бумаги. — Сами посудите. Неужели нет других миров, похожих на наш, и неужели колдовство не может заставить людей прекратить визиты сюда, к нам! Я слыхал о подобных историях. Был один немец…

— Это правда, правда, уверяю вас! — Пэли ухватился за этот довод, цепляясь ногтями за дверь спальни, в то время как Томкин вытаскивал его наружу, — Вы умнейший человек своего времени! Вы в состоянии вообразить себе это!

— И поэтов, которые еще не родились, да? Такие имена, например, как Дрейтен или что-то в этом роде, или лорд Теннисболз, далее — пьяница из Уэллса и П. С. Элиот?^[8] Довольно. О вас позаботятся, как о том, другом.

— Но это правда, правда!

— Проваливай! — зарычал Томкин. — Ты, верно, и в самом деле из Бедлама.

И он вытолкал Пэли из комнаты, обессиленного, бредящего. Пэли бормотал:

— Вас не существует в действительности! Ни одного из вас! Это вы — привидения, а реален я, произошла ошибка, отпустите меня… я вам все сейчас объясню…

— Странное он несет, — прорычал Томкин и вышвырнул Пэли вон.

— Закрой дверь, — сказал Шекспир.

Томкин толкнул ее ногой. Дверь захлопнулась. Крик Пэли раздавался уже глуше, отдаваясь в наружном коридоре. Теперь можно было спокойно сесть и подумать.

Да, думал Шекспир, это хорошие пьесы. Странно, что одна из них написана, насколько он мог судить, об еврее-ростовщике. Этот тип из Нориджа, конечно, читал Марло^[9] и заметил драматургические возможности такого отрицательного характера, как Лопес. Шекспир сам носился с идеей подобной пьесы. И вот она перед ним, готовенькая. Здесь была также пара завлекательных историй о короле Генрихе IV^[10]. И потом комедия под названием «Много шума из ничего»^[11]. Вот это подарок! Поистине, дар божий! Он улыбнулся. Вспомнил того немца, доктора Шлейера, так, кажется, его звали, который приезжал сюда и рассказывал что-то похожее на бред этого сумасшедшего. (Но разве могут сумасшедшие сочинять такое: «Безумный, и влюбленный, и поэт»^[12] — прекрасная строка в той пьесе о феях, которую привез Шлейер. Бедняга-немец, умер от чумы!) Пьесы, которые он привез, были отличные, но все-таки, вероятно, уступают этим.

Шекспир украдкой (хотя он и был один) перекрестился. --">