Владимир Семенович Короткевич - Книгоноши

Владимир Короткевич Книгоноши

…В сосновом лесу — молиться, в березовом — любиться, в дубовом — волю ковать, в еловом — душу черту продавать.

Этот лес был еловым.

Он тянулся почти на сорок верст, и все эти версты шумели вершинами и молчали внизу, где были сухие замшелые ветви, седой дубровник да редкие мшистые проплешины, покрытые кочками и черными ручьями.

Все здесь росло трудно, сражаясь за каждый глоток воздуха, за каждый солнечный луч. Потому и мухоморы были кровавого цвета, а с осыпанных иглицей рыжиков, если сбить их ногой, сочилась рыжая кровь.

Где-то на половине пути лесной шум обрывался на минуту звоном ручья, а потом снова гудел на двадцать верст. На той стороне ручья все было то же самое и… другое.

Там находилась Пруссия.

Ели были такие же — и не такие, прусские, и мох был прусским, и рыжики — прусские, и лесной шум — тоже прусский.

И когда тамошний мужик видел кочку, унизанную ожерельями клюквы, он тоже сравнивал ягоды с каплями крови, но имел в виду прусскую кровь.

В лесу, версты за четыре от края, на единственном месте, которое удалось отвоевать у лесных чащоб и болот, стоял пограничный кордон. Людям было приказано ловить контрабандистов, если те пойдут с прусской стороны, да еще не позволять местным мужикам и бабам ходить за границу, к кумовьям, на крестины или свадьбу. Подобное не поощрялось, ибо кум, хотя вовсю "дзэкал" и "чагокал", являлся подданным прусской земли и платил подать королю, а не царю, как это положено каждому нормальному человеку.

Вообще-то раньше люди с кордона не обращали на это особенного внимания; жалованье маленькое, за каждым мужиком гоняться не станешь — пусть себе идут. Но вот уже год, как положение изменилось, и приказано было пресекать подобное самым строжайшим образом.

Какие-то люди, в порыве сыновней благодарности, бросили в царя-освободителя две бомбы и разнесли его в клочья. Факт неслыханный и противный Богу. Поэтому убийц повесили, а на месте покушения выстроили храм из красного гранита.

Но ничего не изменилось. Мученик почивал в бозе, в фамильной царской усыпальнице, а возмутители спокойствия по-прежнему баламутили и подстрекали людей к бунту. Вот почему пограничной страже спать не приходилось: из-за границы носили крамолу — литовскую, русскую, польскую, а в последнее время — поговаривали — еще и какую-то местную, тутошнюю.

Книжек этих пока что никто в руках не держал, но поговаривали, что они появились. Появились, напечатанные то латиницей, то гражданской кириллицей, и уже в самой этой двойственности виделось что-то настораживающее и пугающее.

Наверное, в этом и крамола: на здешние книги, на здешнее наречие давно уже существовал негласный официальный запрет. Черт его знает, может, это как раз подстрекатели и волосатые пропагандисты нашли новый канал, чтобы проповедовать свои мысли?

Приказано выслеживать и ловить коробейников, в особенности тех, кто носит эти книги, минуя кордоны, и потому может представлять опасность. А этим ведь издавна промышляли некоторые местные крестьяне. Грамотные мужики покупали книжки и рисунки, оттиснутые за рубежом, что обходилось дешевле, особенно если таможня не повышала на них цену. А заграница печатала всякие книги: по-литовски, по-польски, по-русски — лишь бы покупали.

Для книгонош наступило нелегкое время.

Никто ведь не думал о том, что авторы и издатели подстрекательских листков и крамольных книжек вряд ли соблазнятся переправлять их через кордон таким путем, в коробах малограмотных книгонош. Хотя в чужую душу не заглянешь… Волосатые — хитрый народ. И лучше перекрыть все возможные тайные каналы, по которым книга могла просочиться на просторы империи. Тем более, что уже в самом виде этих тонких книжонок, в самом звучании слов чувствовался оттенок крамолы. Тайной. Опасной. Не случайно среди тех, кто убил царя, оказалось двое здешних. А то, что из-за границы шли и русские книги, ничего не значило. Это еще хуже, потому что их могло прочесть огромное количество людей, потому что главарь убийц был русским.

Люди с кордона ловили, а иногда даже обстреливали книгонош. На том кордоне, о котором мы говорим, этим занимались весьма основательно. Здесь командовал поручик Вольке, офицер из быховских немцев, сосланный в глушь за непристойные даже для офицера попойки и игру в карты. Теперь этот бледный блондин с внешностью рыцарского оруженосца и улыбкой грешного --">