Август Уильям Дерлет , Александр Подольский , Михаил Ларионов , Андрей Бородин , Илья Андреевич Соколов , Илья Пивоваров , Александр Ковалев , Сергей Капрарь , Элиас Эрдлунг , Сергей Катуков , Марк Шорер , Владимир Ромахин , Дмитрий Николов , Журнал «Аконит» , Шеймус Фрэзер , Алиса Клёсова , Дмитрий Колейчик , Евгений Долматович , Катерина Бренчугина , Лоуратис Ичтимр , Мари Роменская , Михаил Гречанников , Николай Скуратов , Сергей Лобода , Станислав Курашев , Хеллена Эльо - АКОНИТ 2020. Цикл 2, Оборот 3-4

красивых девочек. Их игры, ребячества, свежесть школьной поры. Вздыхал и представлял себя рядом с ними таким же юным школьником, переживающим романтические трудности первой влюблённости.

Я прекрасно осознавал иллюзорность этих фантазий. И, очевидно, он тоже это заметил. Именно поэтому он выбрал мою лавку и сел рядом со мной.

На тот момент я не был этой развалиной, сломленной и изувеченной пожизненным сроком в кромешной бездне и изоляции. Мне было чуть больше двадцати пяти. Я был невысок, крепок здоровьем и психикой, не считая маленького дефекта, о котором говорилось выше. Но, ко всему прочему, я был безработным. Уже нескольких месяцев как.

Всю жизнь, с того самого момента, как я пошёл в первый класс, меня мучил этот вопрос: «Что будет, если я не справлюсь?» Не смогу закончить школу, поступить в вуз, найти работу, удержаться на ней? И вроде бы всё шло хорошо. Я справлялся со всем, что подкидывала жизнь, и уверенно шёл по известному пути. Но… внезапно путь оборвался. И, слетев в кювет, я со всей дури ударился головой об дно.

Видно, удар был хороший, так как я до сих пор не мог подняться с этого дна. Не буду подробно говорить о том, как я потерял работу. Это ведь, по сути, к делу не относится. Но это был первый удар по моему прежде крепкому психическому здоровью — я потерял уверенность в себе. А затем была череда неудач с поиском новой работы, и вот, спустя некоторое время, бездарно потраченное в пустую на бесполезных собеседованиях и комиссиях, я впал в депрессию.

Возможно, если бы у меня было больше денег, я заедал бы стресс едой и присовокупил бы к этому алкоголь, но денег у меня, конечно же, не было. Поэтому единственное, что я мог себе позволить, это поддаться своему противоестественному пороку и приходить в этот сквер, чтобы смотреть на красивых маленьких девочек.

Раньше я думал, что он оказался в том же месте случайно и просто заметил меня. Но зная то, что я знаю теперь, уверен, он был в этом месте специально. И выискивал там не то же, что и я. Нет. До юных школьников и школьниц ему не было никакого дела. Он выискивал таких как я. А поскольку я ревностно охранял свою территорию от чужаков, на меня он неизбежно обратил внимание. Ведь я такой был здесь один.

Но не подумайте, что он искал именно… как бы это выразить? Фанатов Голубой Орхидеи и Сибирских Мышек. Это всего лишь одна из групп, подходящих для проповеди. Для него был важен любой, кто страстно желал чего-то запретного. Кто имел тайное желание, осуждаемое в том или ином виде обществом. Или просто презираемое. Иначе говоря, он искал тех, кто испытывал невроз, вызванный табу.

Эти вечные неизменные табу, на которых строится мораль и культура человеческого общества. Они заставляют нас отказываться от естественных животных желаний, вызывая неврозы и калеча животную природу. Вроде так говорил Юнг. Или Фрейд. Не помню. Запомнил я только одно — человеческая личность достигла такого развития не просто так, а благодаря своему уродству. Как бывает у слепых, когда у них развиваются слух и чувство равновесия. Но более приемлемой будет аналогия с кастратом, монахом-целибатом, который, лишившись возможности расходовать свою агрессию и сексуальную энергию, вынужден направлять ее на созидание и искусство. Вывод получается довольно оскорбительный, но точный. Человек — это кастрированное животное, сублимирующее жестокость и сексуальность. А кастрируют нас — табу. Именно так он и сказал, присев рядом со мной на лавочку:

— Нас кастрируют!

— Что, простите? — я с угрозой и страхом посмотрел на незнакомца. В первую секунду решил, что он педофил, и намекает на грозящую нам судьбу. Но тотчас же удостоверился в своей ошибке. Ему было совершенно не интересно ничего, кроме книги, которую он читал и, как ни странно, меня. По его глазам я понял — эфебы и лолиты ему безразличны. У этого человека было иное извращение. Он вздохнул и поднял глаза от книги.

— Нас кастрируют. Не в смысле ножом или химикатами. Нас кастрируют здесь! — он постучал пальцем по виску. — Начиная оттуда, — и указательный палец, оторвавшись от виска, вытянулся в сторону школы. — Даже ещё раньше. Всё закладывают в голову. Все запреты. Куча запретов. Общество, религия, государство. Они подавляют нас.

— И правильно делают! — буркнул я. — Что же за бардак начнётся, если каждый будет делать, что ему вздумается.

— А вам есть дело до каждого? — прищурившись, посмотрел он на меня. — Ведь всё --">