Любовь Александровна Винк - Летела мимо птица, обронила перо

Кивнула Джинка на ее слова, взгляд ее стал так строг, черты лица заострились, волосы завязала она в тугой узел, а подол платье оборвала коротко, чтобы не путал он ее, не медлил ее шага ни в высокой траве, ни в острозубых скалах.

– Бежим!

Рванули они с места, взметнулась пыль. Бежит Татта, ловит солнца свет в свое зеркальце, зеркальце ей дорогу указывает. След в след за ней Джинка поспевает, не отстает. Легко было бежать, джинкины ноги так истосковались по быстрому бегу, что того и смотри вперед ее души забегали порой.

А позади них гремело, а позади них грохотало, земля дрожала, рушились города, весь мир рушился позади каждого их шага.

– Гремит, Джинка, слышишь!

– Гремит, Татта, слышу!

– А что гремит знаешь?

– А что гремит не знаю.

– Твой Бог это проснулся и гонится за тобой.

Прибавила тогда Татта ходу, Джинка не отстает. Бегут через лес, ветви хлещут их по рукам и ногам, паутина слепит глаза. Бегут через поле, острые кустарники впиваются им в ступни, перекати-поле вяжет им щиколотки. А сзади грохот все громче, все нарастает, догоняет Бог Джинку, чувствует она уже на спине своей его тяжелое дыхание. Вот-вот и схватит ее за плечо. Страшно Джинке, ох страшно, кровь в жилах стынет, ветер в ушах свищет и слышит она слова Татты, что впереди нее так быстра.

– Не оглядывайся, Джинка, и ничего не бойся!

Верит Джинка Татте, смотрит только в затылок ей, ноги ее быстры. А сзади уже комки земли им в спину летят из-под ног Бога, что громадными своими ножищами быстрыми шагами вспарывает тело земли. Добежали до моря, Татта сходу платье свое скинула.

– А теперь плывем, Джинка! – и прыгнула в самую глубину, в самую темень, в самую толщу, Джинка за ней. Татта в темноте светится, Джинка на ее свет поспевает.

Всколыхнулась тут вода, вышло море из берегов, всю землю затопило – это Бог прыгнул в воду, плывет следом, вот уже руками ухватил Джинку за ноги, тянет на себя. Видит Татта, плохо дело, бросилась она к Джинке, стащила с волос ленту, подвязала одним концом Джинку, другой себе оставила и поплыла быстрее быстрого. Тянет Джинку Татта, Джинка чуть жива, вот уже кромка света, вот уже берег видно, вот уже и сухая земля. Вытащила Татта Джинку на сушу и говорит.

– Очнись, Джинка, мы на месте! – открыла Джинка глаза, а они на том же самом месте откуда бежали.

– Но как же? – растерялась Джинка, неужто Татта обманула ее.

– Очнись, Джинка, проснулся твой Бог, ты свободна!

Смотрит на нее Джинка и не верит ушам своим. Ни грохота нет позади, ни погони, и город на месте и земля цела, и сама. Платье на ней тоже и подол на месте, да только тяжело платье, карманы вниз так и тянут. Сунула Джинку руку в карман и вытащила иглы морских ежей, да скрученные в мотки паучьи сети. Сунула в другой, вытащила острые как ножи волчьи клыки и сброшенную кожу смертоносной гадюки. Много было в карманах у Джинки.

– Неужто я это все на бегу собрала?

– Собрала, Джинка, из всех преисподней по горсточке, на много жизней хватит защиты, как думаешь?

– На много жизней хватит, Татта, да еще каких! – восторженно сказала Джинка, перебирая жуткие свои сокровища.

А мимо птица летела, обронила перо. Схватила Джинка перо хищно и тут же впряла в свою нить. Впряла она в нее и мерцающее крылышко бабочки, впряла пряной душицы цвет, впряла первые осенние льдинки на реке.

– А где же твой человек, Татта, который должен был помочь мне? – обернулась вдруг Джинка по сторонам.

Обернулась, а нет никого. Стоит Джинка одна посреди жизни и везде ей дорога. Постояла еще минутку она тогда, залюбовавшись солнечным светом сквозь первую весеннюю зелень и пошла своей тропой, все дальше и дальше, покуда хватит глаз. Покуда мне хватит глаз, покуда вам хватит глаз и больше никому. А теперь, спи.