Алекс Каневский - Тюлька (СИ)

Одиннадцать кружек пива - это конечно много. Проснувшись среди ночи, я пошел в туалет отлить. Первая кружка прошла как оргазм, следующие две, как бесконечное блаженство. На четвертой, я помню, стал рассуждать, что же такого приятного в пиве, то ли когда его пьешь, то ли... Но тут из-под унитаза я услышал как будто бульканье воды:

- Опять ты льешь мимо. А еще писатель.

Надо сказать, что спросонья я даже не побеспокоился включить свет, и не видел, откуда могли происходить столь странные звуки. Если вы подумаете, что я не испугался, то вы имеете преувеличенное представление о моей смелости. Я просто подпрыгнул на месте, рука сама потянулась к выключателю, и тут я обнаружил, что таинственный голос был прав, унитаз находился чуть правее. А там, против меня, сидел маленький коричневый гномик, лохматый, нечесанный. Он прятался за сливной трубой.

- Тюлька меня зовут, - сказал он. - Живу я здесь. Я - туалетный.

От удивления я даже мочиться перестал.

- Ты здесь живешь? - только и смог промычать я.

- Меня только в полночь можно увидеть. Обычно ты позже просыпаешься. Пить надо меньше, - добавил он весьма ехидным тоном. Потом уселся на край унитаза и стал болтать ножками.

Пить надо меньше, это верно. Да ведь это белая горячка. Эта мысль, как ни странно, принесла мне некоторое успокоение. Вот брошу пить и все сразу прояснится. Но тут он снова заговорил.

- Бывают лешие, домовые, водяные, русалки еще, - перечислял он, загибая пальцы, - эльфы, феи, гномы, гоблины... А я вот туалетный. Раньше-то мы тоже домовыми были, да как начали в домах иконы вешать, житья нам не стало. Одно только помещение и оставалось без этих мерзких образов, и стали мы потихоньку туда переселяться. Потом иконы-то поснимали, да мы уж привыкли. А все же когда тебе среди ночи струей прямо в морду, не очень-то приятно, - последнюю фразу он произнес с явным укором.

- Ну извини, - только и мог сказать я. - Больше не буду.

В ответ он издал удовлетворенное урчание, в точности как звук спускаемой в унитазе воды.

Впоследствии, общаясь с ним не раз, я хорошо узнал его характер, привычки и нравы этого странного народа. Тюлька оказался страшным занудой. Застать его и в самом деле можно было только в 12 часов ночи. В остальное время они невидимы, но иногда перекликаются звуками, которые мы, люди, принимаем за бурчание водопроводных труб. Когда случалось его увидать, он каждый раз своим хлюпающим голосом читал мне нотации, что вот опять я напился, и плохо убираюсь, и туалетная бумага кончилась, и это несмотря на то, что я теперь старался быть осторожным и даже постелил ему в углу розовый коврик. Однажды он вывел меня из себя.

- Опять напился! И баб все время водишь, а из них некоторые зад плохо вытирают.

- Это... кто же?

- Ну эта твоя... Танька которая.

- Да ты что, подглядываешь за ними?

- Очень мне нужно. Сто лет бы их безобразий не видел, а приходится.

- Так не смотри. Имей деликатность.

- Не могу. Я тут должен следить за порядком.

- Слушай, - сказал я, - а не перебраться ли тебе отсюда в какое-нибудь другое место?

На это он нахально так отвечает:

- А не перебраться ли лучше тебе отсюда в какое-нибудь другое место? А я здесь живу уже сто лет, с тех пор как дом построили.

- Так... - я начал закипать. - Так значит. Ты здесь главный, да? Ну смотри. Завтра здесь икону повешу.

- И тем же вечером у тебя засорится унитаз, ни один сантехник не прочистит.

Я онемел от возмущения. А он еще говорит:

- А у Таньки твоей на заду прыщ вскочил.

Этого я уже выдержать не мог. Я пообещал самым серьезным тоном, что сейчас спущу его в унитаз. В ответ он издал громкий неприличный звук. Я схватил швабру и стал за ним гоняться, но он ловко уворачивался прыгая по унитазу, и тогда я отбросил швабру и бросился на него с голыми руками, но поскользнулся и упал. И тут произошло нечто странное. Отверстие в унитазе оказалось гораздо шире, чем я думал. Не успел я ничего понять, как меня с хлюпающим звуком засосало внутрь.

--">