Татьяна Владимировна Луковская - Колдовской пояс Всеслава

Татьяна Луковская Колдовской пояс Всеслава

Пролог

Август 1209 г.

— А зачем мы туда идем? — Дуняша с трудом поспевала за старшим братом: ноги путались в длиннополой рубахе. Девочке на ходу приходилось уворачиваться от норовивших хлестнуть по лицу еловых лап, противная паутина липла к волосам, мокрый мох облизывал лыченицы^[1]. Лес неласково встречал утренних гостей. Под пяткой громко хрустнула сухая ветка.

— Тише ты! — не оборачиваясь, шикнул на сестру Кирьян и ускорил шаг. — Кузнецы всегда богато жили, не то, что мы — голытьба. После них, знаешь, сколько добра припрятано? Все моим теперь станет.

— Так и без тебя обшарили, да не один раз, — девочка уже не шла — она бежала за братом, — вон Чуричи даже наковальню вынесли. Пусто.

— Не там шарили. А я знаю, где искать, — парень весело махнул отцовской лопатой. — Копать будем!

— Копать? К-хе, — девчушка выплюнула залетевшего в рот комара. — А где копать?

Кирьян не ответил, лишь с силой толкнул от себя очередную колючую лапу. Дуняша едва успела пригнуться от гнева могучей ели.

— Где копать? — девочка беспокойно дернула брата за рукав. — Неужто ты могилу разроешь, мертвых потревожишь?

— А что? Боишься — восстанут, за шиворот схватят? — парень из-за плеча бросил на сестру насмешливый взгляд. — Не бойся: сожгли покойничков, прах один остался. Я копать буду, а ты у дороги постоишь в дозоре. Коли кого увидишь — знак подашь.

— Так ведь грех — мертвых обирать! Да может там и нет ничего, откуда у ковалей богатства несметные, чай, не князья? Кирьяша, пойдем домой, — Дуня не теряла надежды отговорить упрямца.

— Грех-то в чем? Им на том свете серебро без надобности. А оно есть, точно знаю! — Кирьян разгорячился. — К ним гости^[2] с самого Полоцка захаживали, заказы от бояр делали. Куда все делось? Ясное дело — в избе хранили. Лежит там схрон — меня дожидается.

Издавна кузнецам запрещалось селиться с вервью: ^[3] больно ремесло у них огненное — как бы пожара не учинили. Да и слухи недобрые ходили: мол, колдуны они, с нечистой водятся. Такое-то чудо из невзрачного камня творить — без заговоров не обойтись. И хотя братья-ковали со всем семейством в храм Божий ходили и вклады дорогие делали, а все равно сельчане косились, за спиной шептались, все им чародейство чудилось.

Кузница и добротный двор стояли на полоцкой дороге. Из соседних деревень сюда тянулись люди. Ножи, косы, вилы, лопаты — как без них в хозяйстве? Наведывались и полоцкие, прознав, что местные корческие кузнецы берут дешевле городских, а мастерство свое знают не хуже. Железо кормило и пахаря, и воина, и оборотистого купчину.

Беда пришла по осени. В Корчу прибежала заплаканная, измученная девчушка, дочь одного из кузнецов. Она взывала о помощи. Кто-то из гостей занес к ним мор, вся семья лежала хворая, младшие братья уже умерли. Сельчане наставили на девочку вилы, выкованные ее же отцом, и велели убираться восвояси. На слабых ножках кроха побрела назад. Больше ее никто не видел. На месте, где она стояла, долго жгли костры, выжигая заразу.

Через две седмицы^[4] мужички, наконец, отправились посмотреть — что да как. Их встретила зловещая тишина, от большой избы шел смрадный запах смерти. Покойников сожгли вместе с домом и со всем добром, на пепелище спешно насыпали кривенький курган и поставили еловый крест. Войти в опустевшую кузницу не решились.

И только после суровой полоцкой зимы, когда сошел снег, самые отчаянные и жадные сельчане полезли растаскивать мастеровой скарб. Кирьяна отец сразу не пустил; когда парнишка все же попал на разоренный двор, к его досаде, брать там уже было нечего. Мужики успели по доскам разобрать крепкий забор, с кузницы содрали гонтовую крышу, унесли бревна перекрытий и притолоки. Остались голые стены, обмазанные глиной от жаркого пламени, да и те были исковыряны в разных местах: корческие все искали тайные схроны. Поживиться Кирьяну от чужой беды не удалось.

— Вот и хорошо, — ворчала бабка, — нечего на горе руки греть.

Но паренек был бедовым и отступать не собирался. В его случае яблоко от яблони упало слишком далеко и откатывалось все дальше и дальше. Сын церковного дьяка, он тяготился однообразной сельской жизнью, мечтал о богатстве и славе, хотел податься воем в какую-нибудь боярскую дружину или даже к ушкуйникам^[5] на Волгу. Ни подзатыльники, ни наставления Кирьяна не --">