Александр Зорич - Конан и Смерть

Александр Зорич Конан и Смерть

Через удушливый ельник, стеснивший мощеную дорогу до ширины третьесортной тропы, пробирались двое. Среди этих двоих огромным ростом, богатырским разворотом плеч, солдатской стрижкой а ля Тиберий и свирепостью лица, не смягченного подлыми благами цивилизации, выделялся тот, кто вышагивал позади.

Это был Конан, варвар из Киммерии.

– А правда, что датчане называют ясень «конем Одина»?

– Правда.

– А когда они хотят сказать «медведь», говорят «волк пчел»?

– Временами – да.

– А «море»? Они и впрямь говорят «дорога китов»?

– И еще «лебединая дорога».

Заморский король Конан недобро поглядел на нидерландского королевича Зигфрида.

– Не врешь?

– Вы хотите обидеть меня, король Конан. Я никогда не вру.

Последнее было желаемым, но отнюдь не действительным качеством натуры Зигфрида. Врал он часто, но по малости лет далеко не всегда искусно.

– А как будет «меч»?

– «Меч»? Ммм… «Жезл Одина».

– Жезл… Клянусь Митрой, это глупо.

Киммериец примолк.

Зигфрид расстроился. Если такой уважаемый, такой знаменитый человек как король Конан называет музыкальную речь датчан глупой – значит, так и есть. Вышло, что Киммериец назвал глупцами и Зигфрида, и его отца: оба датчан уважали.

– Обычно датчане говорят «меч», «море», «медведь». Это только в песнях у них все называется не по-людски, – попробовал оправдаться Зигфрид.

– Вдвойне глупо. Называть одно и то же по-разному! Предположим, я убил демона, спас дочь офирского визиря и захожу в харчевню. И там говорю: «Подать мне бочонок с промоканием горла! Да поживее!» А когда разносчик сообразит, что я прошу вина, говорю: «Иди прочь со своим жмыхом поноса!»

Конан расхохотался.

Уа-ха-ха. Пауза. Уа-ха-ха. Пауза. Уа-ха-ха.

Зигфрид неуверенно хихикнул. Обсуждение культурного своеобразия молодой датской нации его смущало.

– На Гнитайхеде лучше не шуметь, – предупредил он.

Киммериец сразу же посерьезнел и прикрутил громкость.

– Демоны? Эмпузы? Пикты? Понимаю.

Конан привычно сгорбился, собирая до кучи свою пышную мускулатуру, и опустил ладонь-лопату на рукоять кинжала.

– И виверны, – добавил Зигфрид.

Ни виверн, ни эмпуз на Гнитайхеде не водилось. О демонах Зигфрид представления имел более чем смутные, а о пиктах не слыхал вовсе.

Не принято было на этом острове реготать, озорничать, повышать голос без нужды – и все тут. Обычная дань уважения. Как в церкви.

– Виверны практически безопасны, – авторитетно заметил Конан.

Потом добавил:

– Но весьма страховидны.

«Не страшнее нас с вами», – подумал Зигфрид.

– Бывает и хуже, – обтекаемо заметил он вслух.

Конан сразу же оживился.

– Мне ли не знать!? Да будет тебе известно, в подземельях Пунта я выдержал схватку с самим Змеем Сах, порождением Хаоса!..

И до самого заката Киммериец уже не давал Зигфриду вставить ни словечка сверх легитимных «ого!», «да ну?», «вот это да».

* * *

Найти проводника здесь непросто. Батавы Нидерланда суеверны и вместе с тем до смешного бескорыстны. Услуга, которую в Пунте или Офире было бы легко приобрести за деньги, у этих варваров бесплатна. Но, презрительно отворачиваясь от золота, батавы одновременно отказываются и от дальнейшего общения с чужаком.

К счастью, нидерландская знать наслышана о Конане Киммерийце. Поэтому, когда я, отчаявшись, все-таки решился явиться ко двору короля Зигмунда и смог доказать, что являюсь тем самым легендарным Конаном, мне поднесли хорошую выпивку, сносную закуску и навалились со всех сторон с расспросами.

Когда я изложил свою просьбу, она вызвала удивление, но, хвала Митре, не встретила отказа. Хорошо быть королем, пусть даже и бывшим.

До самого логова Фафнира меня вызвался сопровождать Зигфрид, младший сын короля Зигмунда. Чтобы не обидеть своих гостеприимцев я сразу согласился, хотя предпочел бы общество валькирии. Но валькирий при нидерландском дворе я не приметил. Еще один повод не доверять «наидостовернейшим историям» о заморских странах. Сулят алмазных джиннов верхом на золотых симургах, а приезжаешь – непочтение к Митре, демонопоклонство, чернокнижие и вялотекущие формы гонореи. Офир и Куш в уцененных декорациях.

Зигфрид – нелюдимый малый лет пятнадцати. Кажется, он меня боготворит. Все время смотрит в рот и ничему не перечит.

Впрочем, перечить нечему. Снисходя к его отроческому уровню умственного и душевного развития, я стараюсь не --">