Дмитрий Ахметшин - Птицы и люди (СИ)

   Птицы и люди

   Наверное, сам Господь не смог бы ответить на вопрос, когда всё-таки началась история с птицами. Она походила на какую-то легенду из деревенской глубинки - на одну из тех дремучих и немного печальных историй про индейцев, в которых рассказывается про женщин с паучьим брюхом, про краснокожего Христа. Только рассказывала эту легенду не старуха со вплетёнными в косу ловцами воспоминаний - она имела место быть прямо здесь, на твоей улице.

   Деревенская глубинка - здесь, вокруг, в сонной пыли грунтовых дорог, которая ленится даже подниматься со своего лежбища, растут подсолнухи и золотистая кукуруза с красными прожилками. Кто-то, может быть, уже начал думать, что цивилизация в своём неуёмном стремлении к горизонту набрела и на это томное местечко, потому что посреди посёлка прямо в пыль центральной площади упала гигантская рыба со стальной чешуёй и принесла новенькие, блестящие хромом пивные краны за стойку в местный бар под названием "Дырявая Калоша"; и плевать, что в окна его заглядывают похожие на гусей стойки коновязи, помнящие ещё первую волну поселенцев... но это иллюзия. Жизнь-то течёт по-прежнему, по-старому.

   Тогда-то, в один из этих вялоплетущихся дней, и началась эта чехарда с птицами.

   Том чувствовал неладное ещё с начала недели. Кололо сердце ("искрило" , - как он сам это называл), воздух то и дело превращался в мокрую тряпку и ни за что не желал пролазить в горло. Он много молился, а на каждое - малейшее - изменение в миропорядке отвечал, задыхаясь: "вот оно!"

   Но каждый раз это оказывалось что-то другое.

   - Уж не собрался ли ты отбросить раньше времени копыта, - спрашивали его за партией в бридж. - У тебя прямо глаза какие-то страшные. Ух!.. Прими лучше лекарство. Доброе виски ещё никому не вредило.

   - Спасибо, - отказывался Том. - Я, пожалуй, не буду.

   Выпив, он запросто может проморгать момент, когда кто-то там, наверху, начнёт бить в барабан. Он позовёт: "Ну где же ты, старый Том?" А старый Том будет дегустировать напитки... нет, этого нельзя допустить.

   Первым тревожным звоночком стал случай на озере.

   Тот же бар, каштаны за окном и пахнущие скипидарной мазью руки бармена.

   - Одну даму вчера клюнула чайка, - провозгласил он, будучи не в силах держать в себе инфекцию новости.

   Новость уже не была для бармена новостью уже часа четыре. Но он терпеливо ждал, пока под его покровительством соберётся достаточно народу.

   - Что за дама? - спросил кто-то.

   Отозвался лодочник - судя по всему, свидетель произошедшего. Сопровождаемый благосклонным кивком бармена, он с радостью принял выделенную ему роль. Проскрипел:

   - Приезжая. Такая, вся зализанная, и ты бы видел мартин, на котором эта кукушка сюда принеслась.

   - А кто грёб?

   - Сама гребла. И не только полами манто...

   Дружный смех.

   - Что за чайка? - спросил Том, который сидел в дальнем углу за одиноким круглым столиком, где специально для него всегда стояла лампа и лежала парочка книг. Сейчас это Экзюпери и Достоевский. Местного розлива грамотеи то и дело пытались подсунуть ему то Библию, то какие-нибудь откровения Евангелистов, которые он листал и откладывал с тёплой улыбкой. "Не хотите же вы, чтобы я убивал вам вечер вдохновлённым цитированием всех этих книг?" - говорил он завсегдатаям.

   На секунду установилась пауза, а потом смех возобновился - уже по другому поводу.

   - Тебе следовало спросить "что за дама", как это сделал Свифт. Разве тебе не интересны женщины?

   - Я уже старый, - без обиняков сказал Том. Ему не хотелось спорить. Усталость должна свисать из-под его век похожими на мошонку мешками - сегодня он очень плохо спал. Так к чему изображать из себя молодого?

   Лодочник пожал плечами, и скорчил рожу, однозначно

--">