Ева Ночь - Вверх тормашками в наоборот-3

глаз он понял: гайдан не упустил его слабости. Откуда? – чуть не слетает с его губ вопрос, но, видимо, он настолько явен и незащищён, что странный гость охотно поясняет:

– Некая опальная сайна носит на шее магический кулон-передатчик. Запрещённый, между прочим. Замаскированный под украшение, так сказать. Но меня не волнуют мораль, законы, запреты и прочие условности. Мне нужна информация и определённые гарантии.

– Говори, – выдавливает, почти не разжимая губ великий интриган Зоуинмархага, чувствуя себя проворовавшимся зелёным мальчишкой, попавшим в железные объятья законника.

Лиммуарий удовлетворённо прикрывает глаза и пару раз перекатывается с пятки на носок, отчего колышется стоящий почему-то колом длинный плащ гостя.

– Ты расскажешь и покажешь всё, что успела передать тебе сгоревшая девка. Ты ведь любовно собираешь её донесения – я уверен.

Снова в точку. Панграв любит, когда всё по полочкам, чтобы потом посмотреть, покрутить, увидеть скрытые моменты и сделать выводы.

– Тогда услуга за услугу, – произносит властитель резко, быстрее, чем успевает подумать.

Лим показывает жёлтоватые зубы в нехорошей улыбке и вонзает тусклый взор во властительское лицо. Ощущение, будто в кожу впились сотни мелких, но острых крючков.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия. Но я сегодня добрый и выслушаю тебя.

– Что бы ни случилось с теми, кто шагает в этом беспокойном отряде, ни одна пылинка не сдувается с полумохнатки, Раграсса. На остальных мне плевать.

Лимм замирает, склоняя голову и пряча взор. Что за этим жестом, что в этих глазах?

– Тоже сын? Надо же.

Панграв вдруг понимает, что делает стойку, как пёсоглав, учуявший дичь. Тоже? Это значит?..

– Это ничего не значит, – рубит его мысли грубый, резкий голос. – Аналогичная просьба: не подсылать своих ребятишек и не делать глупостей. Мне нужны живыми и здоровыми другие люди из этой тёплой компании. Поэтому без самодеятельности. Иначе единственный сын властителя Панграва быстро найдёт пристанище в земле Зеосса на пару метров вглубь. В лучшем случае.

Панграв выпрямляется до боли в позвоночнике.

– Да. Он единственный, оставшийся в живых. Двое моих сыновей погибли, не оставив отпрысков. Мне не важно его происхождение. Я хочу только, чтобы с ним ничего не случилось.

– Вот и славно, – шевелит губами Лиммуарий. – Думаю, мы поняли друг друга. А теперь веди, показывай, что натворили эти горе-путешественники.

Лимм

Он не любил своё полное имя – Лиммуарий. Оно напоминало ему, как долго он живёт на свете. Ах, с каким удовольствием Лимм забыл бы многое из своего прошлого! Вычеркнул, стёр навсегда. Но в то же время события минувших дней хранили память о том, о чём он не хотел забывать. Прочные стержни, без которых жизнь лишается смысла.

Наверное, было время, помнившее его юным и наивным, порывистым и чистым. Смешно. Плести сети, создавать интриги, сталкивать лбами – вот что он любил сейчас больше всего. Больше спокойствия и женщин. Только родовые обязательства ещё хоть немного держали его на плаву, а так бы нырнул в полную темноту и отдался ей навсегда.

Осколки сентиментальности могут сыграть злую шутку, но без вот этих острых, подтаявших льдинок, не ощущал он полноты. Велики ваши шутки, дикие боги. Да что там: он помнил время, когда бог был един.

Есть ли они, силы, высшие за разум и магию? В мире, где у каждого – дар, боги становятся глиняными фигурками. Но лучше не гневить то, чего не понимаешь, да. Самонадеянность без границ делает человека тупым и неосторожным.

Лимм искоса смотрит на Панграва. Хитрован зоуинмархагский – стремительно стареющий хищник, у которого есть уязвимые места. Сын… кто бы подумал. У любвеобильного и многодетного Панграва не осталось сыновей. Да, если подумать, считай, и не было. В такой ораве – три чахлых заморыша, двое из которых – уже прах. Но Лимм понимал его чувства. Ещё бы.

Палёная кошка, Пиррия, кажется, лгала каждым словом. Точнее, не договаривала. Показывала только то, что считала нужным. Причём если поначалу ещё хоть что-то интересное проскальзывало, то позже информация свелась к ровным кубикам хорошо отмеренной полуправды.

– Можешь выкинуть всё, – посоветовал он Панграву. По всей вероятности, жареная курица с самого начала собиралась морочить тебе голову. И, думаю, даже если бы она горела праведным огнём в попытке выслужиться перед тобой, то не имела такой возможности: её --">