Стасиан Верин - Эпитафия Любви (СИ)

ноги, будто ответ сидел на мраморном полу, как провинившийся раб, согласный услужить господину. «Магнус сказал бы, что закат равен падению нравов… впрочем, какое падение, когда сожжение лишь оружие в руках правосудия?»

Самые страшные казни применимы к преступнику, ибо преступник потерял право быть человеком. Но изображать голую казнь на полотне — обыденно. Если бы магистр хотел донести истину, он бы устроил показательное представление со всем вытекающим. Его же занимали другие планы, другая цель. «Если однажды закончим, эта картина будет величайшим из Наших творений» — грезил Сцевола.

На голову навалились сомнения, закружились идеи, шаблонные и пустые. Взявшись за кисть и потратив целую каплю, он не сделал и шага навстречу искомой жилки — неутешительная мысль. С горем пополам он повторил заход, добавив к вопящим жителям неизвестного города буревестника.

Детали встраивались в сюжет, как в мозаику, но не доводили его до идеала. В конечном итоге Сцевола растерялся. В ответ на безысходность пришёл гнев и, запустив палитру в стенку, он уселся на кресло, наблюдая — с ношей досадной неудачи — как стекают краски.

Что-то зашуршало, отозвалось в потолке. Гай подумал, что это глиняная черепица трещит под воздействием ливня, но потом в гостиную вошёл пожилой евнух, и точно такой же звук раздавался из-под его босых ног и кривого костыля.

Шкатулка молчала.

— Вашей Светлости нужно что-то?

Магистр не обратил на него внимания.

— Хозяин?

«Какой назойливый старикашка».

— Нет, — сдался Сцевола. — Свободен.

— Ась? Вам чего принести? Простите, я немного глу…

— Глупец! Что в Наших словах неясно тебе? — проговорил Сцевола рыком. — Сво… бо… ден!

— Слышу я, слышу, хозяин…

Побелевший старик раскланялся и собрался выйти из гостиной, но Сцевола, подавив желание дать подзатыльник, перевёл дыхание и кинул вослед:

— Прокруст! — «Сделай хоть что-нибудь полезное» — Пусть Хаарон явится к Нам.

— Кхарон? Это авгур? Да-да, передам…

— Его имя не Кхарон, а Хаарон. В каком гадюшнике Мы отыскали тебя?..

Но к тому времени евнух успел улизнуть на улицу, и не было другого выхода, как надеяться, что шёл он именно за тем человеком — за величайшим из мудрецов.

Авгур поможет Сцеволе справиться с тревогой. Быть может он найдёт недостающее звено картины или дополнит её меткой мыслью, как знать…

Давным-давно магистр услышал, как окликают его по имени таинственные голоса. «Гай… Гай…» — зазывал их приятный фимиам. Иногда они шептались, иногда разговаривали, но чаще развлекали. С годами потоки речи делались яснее, рифмы возносились к потайному омуту души, и так не пел ни один корифей. Голоса уверяли, что Гая ждёт будущее. Будущее, где он, воплотив бога Талиона, построит справедливый мир.

Дававшие советы, они таяли с течением времени, пока кроме своего имени Гай перестал слышать что-либо. На поиск волхвов, способных вернуть Голосам «отчётистость», Сцеволе не жалко было любых сокровищ. И вот в один прекрасный день — как это похоже на легенду, не правда ли? — явился умудрённый годами муж, чьи окрашенные в лазурь волосы Сцевола видел во сне.

Он назвался Хаароном, Умеющим-Говорить-На-Языке-Сердца. Аммолитового Сердца Богов, и его сердца — Сцеволы…

В начале магистр не доверял снам. Волхвы приходили и до Хаарона; не удовольствовавшись ответами, он изжил самозванцев в казематах. Но в старческом баритоне Умеющего-Говорить-На-Языке-Сердца до него доходил Голос Богов, а в сапфирных глазах, прикрытых стёртыми веками, можно было рассмотреть далёкий свет подземных утроб.

Так он нашёл, кого показывали ему Боги. Сцевола понял, что он — Избранный. Он впервые увидел сны: безумные, мрачные, жестокие сны!.. И люди-без-глаз следовали за ним, играя акт за актом одну и ту же пьесу. Вся его жизнь с тех пор была бесконечным танцем среди масок и слепцов.

Сцевола прождал Хаарона, сидя в кресле, погружённый в тлеющие угольки памяти. Дождь за окном окончился, но городской туман, навеянный морскими ветрами, пришёл ему на смену и упрямо не хотел покидать сад. Можно было увидеть, как из гущи серебристой воздушной пены выглядывают каменные профили домов. Шкатулка безмолвно стояла у двери, на маленьком табурете, и не думала играть.

— Вы меня звали, магистр? — знакомый голос сорвал тишину.

— Мы рады, что ты пришёл, — сказал Сцевола. — Прости, если --">