иностранцы принимают за признак того, что у нас нет ни обаяния, ни чувства юмора. Вроде, работает — врождённый взгляд, который по первости мои коллеги в лаборатории трактовали как «Не подходи — убьёт», действует на Кисаме, и он, кажется, как будто бы успокаивается. Во всяком случае, усмехается и, улёгшись на землю, отворачивается, вскоре переставая подавать признаки бодрствования.

А я сажусь у костра и хватаюсь за голову. Что ситуация пиздец — это ещё мягко сказано. Мне же с утра на работу!.. То есть, я же и дня не выживу в мире шиноби! Я камерное, нежное создание, приученное к комфорту и деятельности исключительно умственной — какой ещё мир шиноби, где опасность на каждом шагу, и кто не силён — мёртв?! Писать про него чертовски интересно, но попасть внутрь — нет. Я холодею. Надеюсь, это же ненадолго? У меня родители, брат, другие близкие люди — они же с ума сойдут, случись со мной что! Нужно срочно выбираться!..

— Как вы тут делаете?.. — бормочу я и складываю печать, которую столько раз видела в аниме, в уме, когда прописывала сцены. — Кай!

Не работает. Не изменяется ровным счётом ничто.

Я холодею и гляжу в огонь, как всего минуты назад смотрела на Юрия III, в пустой документ Word.

Я люблю свою жизнь — нахуй мне ваше попаданчество!

* * *

Утро, недоброе, серое, обволакивает. Кисаме смотрит заинтересованно, но мысли держит при себе и быстро, привычно сворачивает лагерь, уничтожает все следы его существования. Я смотрю и запоминаю, по чёткой картинке заключая, что снова интуитивно активировала Шаринган. Не исключено, что на следующем привале то же самое придётся делать мне.

Кисаме делает первый шаг в направлении, которое ничего мне не говорит. Я молча следую за ним — он вскидывает бровь, но сдерживается и никак не комментирует. Списывает на ночное недомогание? Ну и пусть, лишь бы вопросов не задавал.

Уже через несколько минут желудок начинает ныть. Я пытаюсь абстрагироваться, сосредоточить мысли на работе — именно так я зачастую забываю обо всём. Сосредотачиваясь на фанфиках или растениях, моих милых сердцу экспериментах, которые так отчаянно требуют моего присутствия!..

— Завтрак, Итачи-сан? — неожиданно чутко интересуется Кисаме.

— Было бы неплохо, — искренне выдыхаю я и тут же себя одёргиваю: это не Учиха Итачи, он себя так не повёл бы! Кисаме того же мнения: оборачивается, вскидывает брови. Я пытаюсь посмотреть на него строго, но выходит, наверное, опять славянский покерфейс. Однако напарник проникается и вновь глядит на подлесок перед собой. Гены, спасибо!

Мы идём ещё почти час, по моим ощущениям, и наконец в виду появляется просвет леса, оказывающийся дорогой. Встав на неё, мы вскоре добредаем до забегаловки. Как хорошо, что Акацуки, в отличие от шиноби Конохи, предпочитают передвигаться пешочком — не представляю, что бы случилось, если бы мне пришлось бежать. Я люблю гулять, но бег — уж увольте! Я лучше всю генеалогию водорослей заучу, ей богу!

Небольшой домик на обочине дороги внутри оказывается утлый, но приличный. Кисаме взмахом руки подзывает официантку, совсем ещё молодую девчушку, и делает заказ: рис для обоих, мясо, овощи, рыба, если есть. Девчушка, пряча глаза, отвечает, что рыбы нет.

— Тогда навали побольше овощей, — бросает Кисаме и улыбается мне — мол, оцени заботу! Мгновенно вспоминаю, что по канону Итачи был вегетарианцем, и радуюсь: сама почти стала им, проведя много времени с индусами.

Мы усаживаемся за стол в самом углу помещения, где кроме нас только группа похмельных путников. Наблюдая за ними вполглаза, явно не без помощи Шарингана отмечая, что они не шиноби, снова ловлю на себе взгляд напарника.

— Что?

— Вы в норме, Итачи-сан? — в ответ спрашивает Кисаме, открыто и честно, как если бы вправду между ним и Итачи существовали доверительные отношения.

— Конечно, — я пытаюсь выводить учиховские интонации, но сама понимаю, как неправдоподобно звучу. — Что заставило тебя усомниться?

Кисаме неопределённо пожимает плечами и поворачивается к девчушке, принесшей заказ. Та пытается не пялиться, но взгляд её прикован к жабрам на лице Кисаме — как и у меня пару часов назад.

— Нравятся, а? — ухмыляется он, обдавая девчонку волной убийственной Ки — так канон завещал нам эту энергию называть.

— Я… то есть… о… — бормочет девчушка, а я не нахожу лишним сказать:

— Оставь её.

Удивительно, но Кисаме --">