Антон Громов - Двадцать пятая руна

Двадцать пятая руна

Пролог

Я подбросил в камин можжевеловых дров, сев в кресло-качалку и укрыв ноги пледом, взял в руки дневник деда. Кожаный переплет, пожелтевшие от времени страницы. Я вдохнул в себя запах тайны, мистики, романтики. За окном дачи не на шутку разыгралась метель, порывистый ветер пригоршнями бросал в стёкла снег вперемешку с острыми льдинками. В гостином зале горели свечи в старинном канделябре, свет пламени камина разгонял по углам унылые серые тени, которые норовили прикоснуться ко мне, единственному живому существа на многие километры в округе. Зима, февраль-месяц, книга в потрепанном переплёте, горячее вино со множеством специй и величайшая тайна, открытая мне человеком, прожившим долгую и интересную жизнь. Его уже давно нет на этом свете, но воспоминания о последнем рыцаре Розы и Креста, навсегда останутся в моей памяти. Дед меня воспитал, вложил в мою голову знания, полученные им за нескольких веков, насыщенной яркими событиями и красками, жизни.

***

«Андернах, Германия, 1610 год.

Когда мне исполнилось четырнадцать лет, отец, известный всей Германии мастер-кузнец, подарил своему единственному сыну клинок: узкое обоюдоострое лезвие длинной триста миллиметров; очень красивая, в форме спирали, гарда, витая рукоять из ореха.

— Это первый шаг на пути становления тебя, как мужчины, Гюнтер. У меня тоже есть оружие, которое мне подарил отец.

— Сколько будет таких шагов, отец?

— Не знаю. Всё зависит от человека, от его внутреннего я, сын. Кто-то становится мужчиной в десять лет, кто-то в двадцать. У меня много знакомых, находящихся в почтенном возрасте, которые мужчинами так и не стали.

Я подошёл к очагу, рассмотрел подарок. На узком, в два пальца шириной, лезвии были отчётливо видны какие-то знаки. Двенадцать с одной стороны лезвия, двенадцать с другой.

— Это руны, сын. Всего их двадцать четыре, двадцать пятая находится под запретом.

У меня возник вопрос: что это за руна, которой нет на клинке? И почему она под запретом?

Отец на этот вопрос не ответил, лишь покачал головой: «придёт время, узнаешь. Если захочешь узнать, конечно».

Мама умерла при моём рождении, отец не сразу, но нашёл ей замену. Молодая, на четыре года старше меня, Луиза Бремен была красавицей. Высокая, зеленоглазая, с красивыми волнистыми каштановыми волосами. Она не оставляла равнодушным ни одного мужчину Андернаха. Все знали кто у Луизы муж, поэтому помалкивали. Люди любовались Луизой, когда она появлялась на рынке, в церкви, просто прогуливалась по улицам нашего города, или стояла на берегу Рейна, провожая глазами корабли, поднявшие паруса. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, мы с ней друзьями так и не стали. Почему? Не знаю. Скорее всего из-за того, что на месте Луизы я всегда представлял свою маму. В объятиях отца, сидящую с нами за столом, в кресле-качалке у горящего очага.

В день моего рождения произошло то, что навсегда изменило мою жизнь и отношение к ней: я первый раз увидел, как отец и мачеха, лёжа на оленьей шкуре возле разожженного очага, занимались любовью. Луиза сладко постанывала, отец рычал как дикий зверь. А я стоял за приоткрытой дверью спальной комнаты и смотрел на это, как мне тогда казалось, таинство. Сколько я прятался за дверью? Пять минут, десять, вечность? Время для меня тогда остановилось, я смотрел на разгоряченные, поблескивающие в отблесках пламени огня, потные тела двух человек, не в силах пошевелиться.

«Маркус, мне кажется, что на нас смотрит Гюнтер», — прошептала Луиза.

«Пусть смотрит. Я специально дверь спальной приоткрыл. Пора сыну становиться мужчиной, Луиза. Пусть он узнает правду от нас, а не от …»

Я не дослушал отца, хлопнул дверью и лёг в кровать. Но разве уснёшь после увиденного? Мне казалось, что подушка неудобная, потом пуховое одеяло стало неподъёмным и очень тяжёлым. В спальной комнате было очень холодно, но моё тело охватил жар. И я осознал, что мне сейчас хочется больше всего на свете. Женщину. Не обязательно такую же красивую, как Луиза, но такую же страстную. Время шло, на башне ратушной площади часы ударили два раза и дверь в мою комнату приоткрылась. Я, притворившись что сплю, замер. Голова закружилась от запаха лаванды, мужское естество взбунтовалось. Луиза прижалась ко мне горячим и желанным телом, я почувствовал прикосновение её груди. Упругой, молодой.

«Ты же не спишь, Гюнтер», — прошептала мачеха.

--">