Ричард Кадри Сэндмен Слим

Николя

О, справедливый Судья мщения,

даруй мне отпущение грехов перед Судным днем!

СЕКВЕНЦИЯ DIES IRAE

Чем более глупым считают тебя люди, тем сильнее удивляются, когда ты их убиваешь.

УИЛЬЯМ КЛЕЙТОН

Я ОЧУХИВАЮСЬ на дымящейся куче из мусора и опавших листьев на старом кладбище «Голливуд навсегда» за участком студии «Парамаунт» со стороны Мелроуз-авеню, хотя догадываюсь об этом несколько позже. В первый момент мне понятно только одно: я вернулся в мир, и я горю. Хотя разум мой еще не вполне включился, инстинкты заставляют тело соскочить с объятой пламенем кучи и катиться дальше, пока жар наконец не перестает чувствоваться.

Осознав, что опасность миновала, я с трудом поднимаюсь на ноги и стягиваю с себя кожаную куртку. Затем провожу руками по пояснице и ногам. Настоящей боли нет. Кажется, я легко отделался: только парой волдырей – под правым коленом и на голени. Джинсы немного подпеклись, но толстая кожа куртки защитила спину. Я не получил настоящих ожогов, всего лишь слегка опалился и испытал шок.

Скорее всего я не пробыл в огне слишком долго. Но в этом смысле мне везет. Всегда везло. В противном случае я бы спекся в угольный брикет уже через пять минут пребывания на земле. Представляю, как хохотали бы ублюдки с черными сердцами, если бы я загремел обратно в Ад сразу после того, как ловко слинял оттуда через заднюю дверь. Впрочем, идут они в жопу! Я дома, и я жив, хоть и немного потрепан путешествием. Но никто не говорил, что рождение – это легко. А перерождение просто обязано быть в два раза тяжелее первого появления на свет.

Свет.

Тело больше не горит, но глаза в глазницах почти кипят. Как давно я не видел солнечного света? Внизу, в заднице мироздания, царит вечный малиново-пурпурный полумрак. Сейчас я даже не могу сказать, какого цвета кладбище, на котором я нахожусь, поскольку всякий раз, когда я пытаюсь открыть глаза, зрение застилает мучительной белизной.

Щурясь, как крот, я отбегаю в тень колумбария и сгибаюсь там, прикрыв лицо руками и уткнувшись лбом в холодную мраморную стену. Проходит минут пять или десять, прежде чем я отрываю ладони от лица и позволяю кроваво-красному свету просочиться сквозь веки. В течение следующих двадцати минут я постепенно разлепляю глаза, впуская понемногу ослепительный свет лос-анджелесского солнца, и мысленно скрещиваю пальцы, надеясь, что никто не увидит меня сидящим на корточках возле стены. Прохожие непременно решат, что я спятил, и вызовут полицию. А с этим, черт возьми, уже ничего нельзя будет поделать.

Колени и мышцы голеней начинают болеть еще до того, как мне вполне удается открыть глаза. Я вытягиваю ноги и сажусь на землю, прижавшись в холодной стене, чтобы хоть немного снять мышечное напряжение. Несмотря на то что теперь я вроде как вижу, пока категорически не готов выйти на солнце. Сидя в тени, я принимаюсь размышлять.

Одежда опалена, но еще пригодна для носки, если не обращать внимания на запах сгоревшего мусора. На мне древняя футболка с принтом «Germs»^[1], которую моя девушка урвала в каком-то антикварном магазине в Западном Голливуде. Кроме футболки – черные джинсы с дырками на коленях, ношеные сапоги-«инженеры»^[2] и потрепанная мотоциклетная куртка из толстой кожи с заклеенными скотчем проблемными местами. Каблук правого сапога шатается после того, как я выбил им дурь из говнюка-угонщика, вышвырнувшего на светофоре какую-то верещащую тетку из машины на тротуар. Терпеть не могу копов и ненавижу, бл…ь, замечательных героев, но бывает в жизни херня, с которой невозможно мириться – тем более когда она происходит совсем рядом. Конечно, это было давно, еще до путешествия вниз. Не знаю, как поступил бы я сегодня, разыграйся передо мной похожая сцена. Скорее всего и сейчас пнул бы угонщика в рыло, но вряд ли потом позволил ему уйти.

Мысли мои заняла более важная тема: о том, что теперь на мне именно та одежда, которую я носил до того, как меня похитили демоны. На твердый пол Подземного Мира я упал абсолютно голым. Когда я попытался встать, шатаясь и теряя равновесие, я услышал первый взрыв дикого смеха, и меня вырвало перед толпой падших ангелов. Потом они смеялись, в основном когда я терпел физические унижения то от одного, то от другого дьявольского пса. Уж поверьте, ад – это довольно суровое --">