Александра Мурри - Когда падают елки [СИ]

для овечки. Хотя правильнее назвать не овечка, а овца, вполне себе взрослая, толстая и большая. Единственное отличие пейзажа от открытки, это вьюга и кренящаяся на бок ель.

Так. Что-то не то. Стойте-ка, подождите… Держите! Хватайте!

Я истерично оглядывалась, ища подмогу. Елка кренится. Кренится, шатается, гирлянды мельтешат все истеричнее, ветер треплет длинные ветки все яростнее.

Отступила в сторону и заворожено наблюдала. Падению быть, совершенно очевидно. Также очевидно, что один слабый человечек не в силах этому помешать. А еще я заметила, что у овцы очень крепкий сон. Как лежала светлым бугорком в сене, так и лежит.

Прошли считанные секунды, прежде чем зимняя красавица окончательно определилась со стороной приземления. Аккурат на навес.

Последних колебаний ели мне хватило. Перепрыгнула через забор и поскальзываясь на умятом снегу, чуть не наворачиваясь сама, подбежала к овце. Схватила ее за густую мягкую шерсть и вместе с заревевшим животным, бросилась в сторону. Овца, — овца и есть. Тупая. Брыкалась, мешала, вдобавок еще и жутко тяжелая.

Для благополучного побега не хватило двух шагов. Пушистая ель обрушилась на меня всем своим великолепием. Ветки словно гигантская волна ударили, накрыли и придавили к земле. Ствол дерева приземлился рядом. То есть, совсем рядом. Еще бы несколько сантиметров и бревно со всего размаха ударило бы по хрупкому моему скелетику.

Я отстранила лицо от шерстяного бока, отплевалась от снега и сена, и встретилась взглядом со спасенной. Овца продолжала хрипеть и орать дурным голосом. Кто бы ей объяснил, что я только что ей жизнь сохранила. Вокруг оседало облако снежной крошки, фонарики на елке не погасли и радостно мерцали. Волшебство, однако. Ветер даже утих, будто выполнил задачу, повалил ель, и успокоился.

Адреналин все еще кипел в крови, я тяжело дышала и воздух распирал изнутри. Все-таки повезло, что грохнулась я на мягкую зверушку, особых повреждений не получила. Надеюсь, овечка тоже. А то как-то не хорошо получается, от смерти спасла, но сама же и покалечила.

— Тихо ты! Щас выберемся, — попыталась я остановить блеяние.

— Бээ-э! Бэ-э!

— Знаю, сама тоже не в восторге. Но главное, что все живы.

Хвойные иголки царапали все свободные от одежды участки кожи, веточки забирались и под джинсы и в рукава, лезли в рот и глаза. При малейшем движении акупунктура усиливалась. Если мне удастся выбраться из под елки без травм, буду считать себя просто невероятным везунчиком. Как в старом французском фильме «Неудачник».

Я вертелась как уж на иголках, овца все звала на помощь. Однако результата ни от ее действий, ни от моих, не было. Моя нога застряла намертво и как я не дергала, это грозило лишь тем, что останусь на морозе без штанов и ботинок. Свою грелку, овечку то есть, я теперь уже сознательно не отпускала, без нее и замерзнуть недолго.

— Люди! Помогите! — в два голоса орали мы.

В это же время в домике для овечки сидят два гнома. До роковых событий именно эти двое бородатых разбойников выгнали с нагретого места бедную овечку, заняв ее тепленькое местечко на подстилке. Из замызганного декоративного окошка они в три глаза наблюдали за происходящим на улице и тихонько переругивались. Впрочем, для гномов это привычная форма общения.

— Мы и помогаем, помога-аем! — потирая ручки в красных варежках, ответил один из них на крик снаружи.

— Ты, маньяк старый! Ты же мог ее прихлопнуть!

— Не мог, трусишка! Лужу наделал, или как? Еще нет? — мерзко хихикал гном, названный старым маньяком.

Трусишка же не обиделся, он как никто другой знал, — на обиженных воду возят. А колодец далеко на улице, да и ходить приходится часто. У них в доме расход воды большой.

— Если она узнает, шкуру с тебя спустит. И я все-все ей расскажу!

— Не расскажешь! — прошипел Маньяк. — К тому же, нечего рассказывать. Все по плану. Все выверено до миллиметра, у меня глаз-алмаз! — Гном подмигнул товарищу из под седой брови бриллиантовым глазом.

Площадь окружали магазины, кафе и рестораны. Еще всякие гос-учреждения, небольшие музеи и концертные залы. Крах елки и крики о помощи не достигали ушей бдительно спящих сторожей.

Белый циферблат часов на ратушной башне показывал, что прошло ровно семь минут. Мне же казалось, что не менее часа. Попытка позвонить в службу спасения также провалилась. Телефон на все манипуляции отвечал черным экраном и безобразной --">