Джин Родман Вулф - Книга Нового Солнца. Том 1

снова вступил человек, заговоривший первым – я был тогда еще слишком неопытен, чтобы распознать характерный акцент экзультанта:

– Лучше бы я не брал это с собой. Против людей такого сорта – нужды нет.

Теперь он был гораздо ближе; какое-то мгновение я мог видеть его сквозь туман – очень высокий, худощавый, с непокрытой головой, он стоял возле толстяка, на которого я наткнулся. Третьей была женщина, закутанная в черное. Лишившись дыханья, я не в силах был двигаться, однако как-то сумел отползти за постамент статуи и, едва оказавшись в безопасном месте, снова принялся наблюдать за ними.

Глаза постепенно привыкали к темноте. Я различил правильное, продолговатое лицо женщины и отметил, что она почти одного роста с худощавым человеком по имени Водалус.

– Трави помалу, – скомандовал толстяк, скрытый теперь от моих глаз.

На слух, он находился всего лишь в паре шагов от того места, где я прятался, но из виду пропал надежно, точно вода, вылитая в колодец. Затем я увидел, как к ногам худощавого придвинулось что-то черное (должно быть, тулья шляпы толстяка), и понял, в чем дело: толстяк спустился в могильную яму!

– Как она? – спросила женщина.

– Свежа, как роза, госпожа! Запаха почти не чувствуется, тревожиться не о чем. – С невероятным для его сложения проворством он выпрыгнул из ямы. – Берите другой конец, сеньор; вытащим легче, чем морковь из грядки!

Что сказала после этого женщина, я не расслышал. Худощавый ответил:

– Тебе не стоило ходить с нами, Tea. Как я буду выглядеть перед остальными, если вовсе ничем не рискую?

Они с толстяком закряхтели от напряжения, и я увидел, как возле их ног появилось что-то белое. Оба наклонились, чтобы поднять его. И вдруг – точно амшаспанд коснулся их своим сияющим жезлом – туман всклубился, уступив дорогу зеленому лунному лучу. В руках их был труп, тело женщины. Темные волосы ее спутались, лиловато-серое лицо отчетливо контрастировало с длинным платьем из какой-то светлой ткани.

– Видишь, сеньор? – сказал толстяк. – Как я и говорил. Ну вот, госпожа, – осталось всего ничего. Только за стену переправить.

Стоило этим словам слететь с его губ, я услыхал чей-то вопль. На дорожке, ведшей в низинку, появились трое добровольцев.

– Придержи их, сеньор, – буркнул толстяк, взваливая тело на плечо. – Я пригляжу за дамами.

– Возьми это, – сказал Водалус. Поданный им пистолет сверкнул в лунном луче, словно зеркальце.

– Сеньор, – ахнул толстяк, – я и в руках-то никогда не держал…

– Возьми, может пригодиться!

Водалус нагнулся и поднял что-то наподобие темной палки. Металл прошуршал по дереву, и в руке его оказался узкий блестящий клинок.

– Защищайтесь! – крикнул он. Женщина, точно голубка, заслышавшая клич арктотера, выхватила блестящий пистолет из руки толстяка, и оба они отступили в туман.

Трое добровольцев приостановились, затем один двинулся вправо, другой – влево, чтобы напасть разом с трех сторон. Оставшийся на белой дорожке из обломков костей был вооружен пикой, а один из его товарищей – топором.

Третьим оказался вожак добровольцев – тот самый, что говорил с Дроттом у ворот.

– Кто ты такой?! – закричал он. – Какого Эребуса явился сюда и чинишь непотребства?!

Водалус молчал, но острие его меча пристально следило за добровольцами.

– Вместе, разом! – зарычал вожак. – Взяли! Однако добровольцы замешкались, и прежде чем они смогли приблизиться, Водалус ринулся вперед. Клинок его, сверкнув в тусклом лунном луче, заскрежетал о навершие пики – точно стальная змея скользнула по бревну из железа. Пикинер с воплем отскочил назад; Водалус отпрыгнул тоже (наверное, опасаясь, как бы двое оставшихся не зашли с тыла), потерял равновесие и упал.

Все происходило в темноте, да и туман вовсе не улучшал видимости. Конечно, я видел все, однако и мужчины и женщина с правильным, округлым лицом были для глаз моих лишь темными силуэтами. И все же что-то тронуло меня. Быть может, готовность Водалуса умереть, защищая эту женщину, заставила меня проникнуться к ней особой симпатией и уж наверняка породила восхищение перед самим Водалусом. Сколько раз с тех пор я, стоя на шатком помосте посреди рыночной площади какого-нибудь городишки и занося мой верный «Терминус Эст» над головою какого-нибудь жалкого бродяги, окутанный ненавистью толпы и – что еще омерзительнее – грязным сладострастием тех, кому доставляет наслаждение --">