Фил Бандильерос - Самое естественное обезболивающее

Bandileros Самое естественное обезболивающее

С моего разрешения — пожалуйста.

Примечания автора:

В фанфике присутствуют сцены секса. Не пошлые, надеюсь. По крайней мере я старался, что бы не было ни пошло, ни асексуально.

В фанфике Сириус — казанова после двенадцати лет воздержания. И он воспитывает Гарри.

В фанфике Гарри не «девочка в штанах» а парень. Нормальный парень. Не без тараканов в голове, не без гормонов в… Ну, вы поняли.

Завершено. Вообще, логически повествование закончено. Как бы не казалось иное.

Работа старая и я уже забыл про её существование, так что можете не напоминать.

1. Стерпев пороки друга, наживёшь их себе

Сириус Блэк смотрел на письмо, которое вызвало у него немало самых негативных эмоций. Он сбежал из самой страшной в мире тюрьмы, что бы позаботиться о Гарри, но Дамблдор просит его пуститься в бега, снова покинуть Гарри, сбежать от него…

Сириус мог понять директора Дамблдора — пока Блэк преступник, которого мечтает найти и казнить министерство, Сириус не способен, как следует даже поговорить с мальчиком. Это угнетало его.

Обратившись в пса, он вышел из под сводов пещеры, которая служила ему домом. На камень упало письмо с каллиграфическим почерком директора Дамблдора. Сириус Орион Блэк преодолел весь этот путь не для того что бы снова покидать Гарри, о нет! — чёрный как ночь, исхудалый пёс выглядел угрожающе, думая совсем не о еде или ночлеге, или о самке, или о чём там положено думать псам.

Мотивы директора были понятны Сириусу, но теперь он не мог позволить себе так же без сомнений выполнять распоряжения директора.

На улице была весна, приближалось неумолимо лето. Промозглые шотландские ветра, постоянно овевающие старинный замок сменились более тёплыми, южными. Студенты, выходя из замка, не ёжились под порывами ветра, а мечтательно и отрешённо смотрели на молодую природу — начинавшую зеленеть траву, появившиеся первые листочки на деревьях, которые ещё не стали буйством зелени. Да и выходили студенты всё чаще и чаще. Гарри Поттер вышел из ворот Хогвартса, ведь было воскресенье, его ждал поход в Хогсмит.

Гарри, оторвавшийся от своей компании в виде Рона и Гермионы, посмотрел на голубое небо и расстегнул мантию, поняв, что время холодов закончилось, не навсегда, но в этом году уже вряд ли ему придётся пить перечное зелье и чихать на уроках.

Гарри, осторожно обойдя лужу на сырой земле, пошёл по протоптанной дороге в направлении волшебной деревеньки.

По дороге ему то и дело встречались попутчики — парочки начиная примерно с третьекурсников и далее, что мило держась за руки, шли в Хогсмит.

Гарри, погруженный в свои невесёлые мысли шагал в направлении деревни и, наконец, дошёл до «Трех метел». Дверь паба как всегда тихо открылась, впуская студента. Гарри окинул взглядом зал, только начинавший наполняться студентами.

Как нельзя, кстати, мадам Розмерта была занята и Гарри смог спокойно выбрать себе столик в углу, откуда, был виден весь зал.

События предшествующего года сделали его если не параноиком, то точно несколько нервным молодым человеком, и он инстинктивно старался сесть у стены, что бы никто не подошёл со спины.

Когда Гарри стянул свою тёплую мантию, оставаясь в обычном оксфордском жакете, наконец, появилась мадам Розмерта. Гарри проводил взглядом женщину — она обладала удивительным вниманием и могла заметить даже Гарри, хотя он настолько спрятался в тёмном углу паба, что заметить его было нелегко.

Мадам Розмерта подошла к Поттеру, попутно поправив свою причёску, и спросила:

— Чего изволите, мистер Поттер?

— Сливочного пива, — кивнул он ей и мадам спешно удалилась. На ней была длинная юбка, которая к удивлению студентов не мешала ей перемещаться быстрым шагом по всему залу.

Гарри прислонился спиной к стене и повторил в памяти события прошедшей недели. Его, как оказалось, крёстный, жив и здоров, и ни в чём не виноват, но Гарри снова тихо оттёрли от решения всех вопросов и он после короткого разговора с Сириусом остался не у дел, словно никого вокруг не волновало, что он чувствовал по поводу их самоуправства.

Ремус ни словом не обмолвился о Сириусе, когда они разговаривали наедине, ни Дамблдор, ни другие учителя не желали ему ничего говорить.