Татьяна Алексеевна Мудрая - Меч и его Король

Татьяна Алексеевна Мудрая Меч и его Король

1. Король и Лаборанта

Я, игна Стелламарис фон Торригаль, почётная кормилица детей царского рода (это чтобы не говорить «нянька») и супруга Верховного Конюшего, высокородного Хельмута фон Торригаль, начинаю эту короткую и трогательную повесть старинным слогом, в подражание доброму приятелю былых времен Оноре де Бальзаку. Поговаривают, что именно холодную плоть моего будущего мужа сей великий француз заправлял в свою знаменитую и прославленную другими литераторами — и в особенности литераторшами — трость. Не уверена в этом: по другим сведениям, они подружились не ранее, чем произошло известное путешествие известнейшего писателя в Россию, к своему ненаглядному Волчишке по имени Эвелина. Что до меня, тогда ещё, разумеется, незнакомой с возлюбленным моим супругом, — наша встреча с богом французской словесности была мимолетной, хотя весьма яркой: неким подобием метеора. Но это совсем другая история, чем та, которую я хотела вам поведать на этих страницах и которая касается отнюдь не Франции с ее Туренью, а моего любимого Вертдома.

Прежде чем приступить к основному повествованию, хотелось бы мне просветить читателя насчет политической обстановки в нашем воссоединенном государстве.

После окончательного размежевания малой и большой частей фрактала страна Рутен по самому свойству Филипповой книги не могла подсылать к нам недоброжелателей — только тех, коих выбирала сама эта книга.

Книга же Армана, куда как непростая, манифестировала полную разомкнутость и независимость обеих вселенных. И создавала тем самым новые острова в океане.

Мы, жители меньшего из островов, могли бы и сами восстановить прежнюю взаимозависимость Верта и Рутена трудом, аналогичным Филиппову, сделав её, то есть зависимость, куда менее кабальной. Однако писать повесть о Рутене, этой огромной и разнообразной земле, казалось нам трудоемким, неохватным и совершенно бесполезным делом. Он не стоил того, чтобы на него влиять, — ни кровью, ни плотью. Достаточно было с нас, что кое-кто из наших просветлённых проникал в Рутен ради своих смутных, хотя, надеюсь, благородных целей.

Миры были разведены — однако не одарённые душой реалии, как и прежде, беспрепятственно проникали через границу вместе с избранными чтецами.

Однако я забегаю вперёд.

Итак, после горького и в то же время достославного поединка отца с сыном, смерти отца-тирана в результате Божьего приговора, а также наказания, кое постигло юного победителя и отцеубийцу от человеческих рук, ба-нэсхин принца Моргэйна ушли в море. По всей видимости, они были удовлетворены справедливостью «попирателей суши», ибо никакого возмущения новых подданных, что привел с собой покойный Мор, не воспоследовало. Морской Народ, тем не менее, оставил в нашей истории несмываемый след. Ба-нэсхин оказались прекрасными наёмниками: их обыкновенно использовали для подавления «мятежных баронов» и против усилившейся рутенской контрабанды. Первое, по сути, и не начиналось толком. Зато второе никак не удавалось прекратить, потому что из не столь умелых иноземных рук дела эти перешли к новым вертдомским гражданам. И то, как велись эти дела, удовлетворяло буквально всех — кроме государственной казны.

В чем заключалась рутенская контрабанда? Отнюдь не в пустяках типа искусственных тканей, небьющейся и негоримой посуды, оружия, поражающего массы, и скоропечатных книг. Подобные игрушки рядовой вертдомец привык делать куда более раритетными и основательными. Нет: благодаря Морскому Народу процвёл и всё более ширился ввоз всяких железных и стальных механизмов, один другого хитрее. Проку в том было нам вначале не так уж много: всякие шестеренки, кривошипы, коленчатые валы и ременные передачи сцеплялись внутри так хитро, что воспроизводить это было занятием крайне нудным, а добывать так называемые запчасти — весьма утомительным. Что составляло проблему для всех нас, женщин, стоящих у подножия трона. Причём проблему не меньшую, чем отсутствие должных поступлений в казначейство.

Ибо ещё живя в самом Рутене, я убедилась, что скопище хитроумно сцепленных друг с другом мелких деталей и деталек так же мало походит на дружественную человеку «вторую жизнь», как философия — на реальный мир, который призвана отображать и осмысливать. Для того чтобы вложить в неплохие по сути предметы некое подобие --">