Александр Дмитриевич Прозоров - Тайна князя Галицкого

христианские безбожникам в руки попали. Надругаются, опозорят али того хуже… Лучше спрятать.

Священник медленно перекрестился и кивнул:

— Сделаю, боярин. Списки новые в храме оставлю, а святыни все укрою, не беспокойся.

— Песка только не жалейте… — кивнул боярин Щерба, задумчиво оглаживая бороду. Повел носом на соблазнительный запах свинины с гречкой, недовольно рявкнул: — Карасик! Ты где?

— Несу, боярин! — отозвался из дверей трапезной холоп, двумя руками удерживая объемистую миску.

За прошедшие годы слуга заметно изменился. Скуластый безусый мальчишка раздался в плечах, обзавелся мелко вьющейся рыжей с проседью бородой, лицо покрылось морщинами. На вид — лет пятьдесят, не менее. Прежними остались лишь глаза: карие и хитро прищуренные, с длинными черными ресницами. Одет он был в байдану из крупных — палец в отверстие пролезет — колец, в коричневые свободные шаровары и смятые в гармошку почти до щиколоток сапоги.

— Вот, горяченькая, с пылу с жару. — Подбежав ближе, холоп растерянно закрутился, свернул к поленнице, поставил миску на край, придвинул посеченный поверху чурбак и отступил в сторону, приглашая к угощению: — Милости прошу, боярин!

— Давай… — Расстегнув поясной чехол, воевода достал серебряную с чеканкой ложку, сел на колоду, переставив миску на колени, зачерпнул несколько ложек — и отставил обратно на низкую поленницу: — Не хочу, забери. Кусок в горло не лезет.

Холоп такому пренебрежению только обрадовался и стал наворачивать кашу сам. Воевода же рывком поднялся, вошел в башню, по лестнице, поставленной внутри, поднялся наверх, на площадку. Стрелец, сидевший до того на краю перил, привалившись к угловому столбу, увидев командира, рывком поднялся, поддернул пищаль, поставил перед собой.

— Что у тебя тут? — Боярин тоже облокотился на столб, поверх которого когда-то должна была лечь кровля, да теперь, похоже, не судьба. Вид с высоты сосновых крон открывался красивый. Купола церквей в далекой Ваге, что стояла в десяти верстах выше по реке, смолистые боры окрест, знойными днями испускающие столь едкий запах, что в горле першило, извилистое русло, испещренное вытянутыми песчаными отмелями.

Песок, песок, везде песок. Ни рва из-за него не выкопать, ни стены им не замазать, ни погреба в нем не вырыть… Одно хорошо — колодцы делать легко, да вот воду из них вычерпать невозможно. Струится из стен, ровно через решето.

— Поутру костер тати запалили, — доложился караульный. — Те, что ниже по реке дозором стоят. Приглядывают, чтобы не сбежали. Вестимо, и поближе к стенам кто-то таиться может. И под берегом, и в лесу. Но тихо сидят. Опасаются, чтобы из пищали не стрельнули. Я намедни одного подбить пытался, да токмо промазал. Далеко.

— Под берегом? — глянул вниз боярин Щерба, скользнул взглядом вверх по течению. — Под берегом — это мысль… Молодец!

Он шустро скатился по ступеням вниз, едва не сбив с ног чернецов, уже почти освободивших крохотный пороховой погреб, схватил одного за плечо:

— Гвозди у вас в обители есть? Штук пять, в четверть пальца толщиной. — Воевода слегка развел пальцы, показывая нужный размер.

— Э-э-э… — почесал в затылке монах и кивнул: — Отец Никодим у нас за плотника. Должен иметь.

— Неси! Скажи, я велел. И молоток тяжелый прихвати… — И боярин ободряюще прихлопнул монаха по спине. — Давай, шевелись, отче! Утро уходит, можем не успеть. А вы чего, еще не наелись? — развернулся он к стрельцам, что степенно, не спеша, опустошали всемером один общий котелок. — Хватит брюхо набивать, пора за службу браться. Четверо охотников мне надобны для дела опасного, но зело важного. Решайте, служивые, кто удалью превыше прочих горазд будет?

— О, Тимофей, то по твою душу воевода пришел! — Тут же выпихнули вперед парня лет двадцати двое таких же молодых стрельцов. — Ты ведь вчерась о славе великой сказывал?

Они довольно заржали, видимо, вспоминая разговор.

— А чё, и пойду, — передернул плечами остроносый воин, все лицо которого усыпали яркие веснушки. Кафтана на нем не было, и сквозь плотно стянутую за спину и заправленную в шаровары рубаху проступали ребра. Всем своим видом стрелец напоминал годовалого волчонка: длинномордого, вечно голодного, любопытного до храбрости, быстрого, но неопытного. — Чё делать надоть, боярин?

— Чё-чё? — поддразнил его Щерба Котошикин. — Знамо че. Ляхов бить. А вы, ухари веселые, чего мнетесь? Нешто бросите --">