Виктор Юрьевич Демуров - Зарницы грозы

— А я говорила, — раздался чей-то голос, — не выдержать Дракуле. Да и как он бы устоял, если все Заморье на него ополчилось! Просто чудо, что столько времени продержался.

— Цыть! — буркнула княжна-чародейка. Она подняла изрядно уставшего Баюна. — Пошли домой, чего там. Сама посмотрю.

Оседлав коня по кличке Белогрив, она помчалась в сторону леса, к своей тайной избушке. Ягжаль не любила эту избушку. Для вольных девиц невыносима несвобода. Даже княжна не держит их в узде. Им кажется странным, например, как можно сидеть дома и мечтать о дальних краях, не срываясь туда по первому желанию. Им непонятно, как может человека что-то удерживать, кроме цепей на ногах. Богатырки подчиняются лишь негласному закону дороги, что никем не выдуман, а рождается сам собою у тех, кто не просто выжил в степи, но слился с нею душой.

Прежде Ягжаль, как положено, жила бок о бок со своими «девоньками», но с началом гонений ей пришлось скрыться. Дружба с Иваном-Царевичем бросила тень и на нее, а потом поползли про богатырок нехорошие слухи. Они-де черные колдуньи, дикие, воинствующие, разорительницы. И какая разница, что колдует одна Ягжаль, что вольные девицы Тридевятому всегда помогали, когда приходила беда. Богатырки ушли сами, не дожидаясь, пока царь их опорочит.

Баюн молча сидел на загривке коня. Его придерживали руки Ягжаль: сухие, жаркие, жесткие, с тоненькими кольцами на кончиках пальцев и украшавшими ладони поблекшими солнцами. Она могла править одними коленями, но сейчас и этого не требовалось — Белогрив знал дорогу. Кот любил так кататься, любил пряные запахи трав, летящие в ветре, и наловчился даже держаться на спине коня самостоятельно. Но на этот раз скачка его не взбодрила. Противная стылость ворочалась внутри. В глубине души Баюн всегда знал, что Дракуле не выиграть. Однако все эти месяцы в их отравленную царем жизнь будто ворвался чистый вихрь из другого, жестокого и честного времени, скончавшегося много лет назад. Он рождал слабую надежду, что в этот раз все будет по-иному. Что пробились ростки долгожданных перемен, и, если постараться, им можно помочь расцвести.

Ягжаль вломилась в свое обиталище, сбив ногами коврики, загремев какими-то блюдами. Княжна не заботилась о том, как выглядит ее жилище, а шкапов и сундуков не признавала. Пожитки свои она норовила бросать на полу, как будто продолжала жить в шатре.

— А, пошло ты! — Богатырка пнула в сторону большое блюдо и едва не задела Баюна. — Ох, прости, котик!

— Я цел, — мяукнул тот. Он привык уже от чего-нибудь уворачиваться. В прошлый раз Ягжаль призывала ураган, мешая в ступе помелом, разошлась и слишком сильно нажала. Дряхлое дерево переломилось — щепка едва не угодила Баюну в глаз.

Баюн вспрыгнул на стол, где оставил блюдце, и носом пододвинул дальнозор в сторону Ягжаль. Кивнул на яблочко, не притрагиваясь, будто то было отравленным. Ягжаль взяла красную маленькую ранетку и сжала, чувствуя теплое биение навьего чародейства. Часто стучало и ее собственное сердце. Наконец богатырка разжала пальцы. Яблочко, подпрыгнув, покатилось по ободу. Свет заволок блюдце и на нем появилось перо, заключенное в круг.

Как назло, яблочко показывало повтор новостей в таком порядке, словно война в Залесье — это так, ерунда. Вот сборище на Сахарном Болоте... Кощей Бессмертный по всем блюдцам Тридевятого в который раз чуть ли не со слезой клянется, что «палата татей и лихоимцев» ему рот не заткнет. Аж ошалел, шакал Заморья, сколько внимания ему. И ведь знают все, у кого кормится предатель! С Дональдом Даком за крылышко здоровается, а диплом по чернокнижию в Хогвартсе получал! Ооо, да там и Марья Моревна кулачком трясет — от сверкания яхонтов в глазах рябит. Одноглазое Лихо маячит. Водяной в кадр влезть норовит, даром что там не помещается. А вон генерал — как там его? Не вспомнить уже. К Ягжаль приставал, хотел Федота-стрельца извести. Ох, срам какой...

Потом показывали Гороха, который пучил без того рачьи глаза и вещал о необыкновенном, не то что в прошлое лето, урожае молодильных яблок. Ягжаль покривилась. Все речи царя она уже знала наизусть. Послушаешь — и впрямь кажется, что в сказке живешь. А по Тридевятому проедешь — ну и где чудеса-то? В столице берендеев уже больше, чем русичей. Крылатый корабль запустили — а он в речке утоп. В подводный, так сказать, превратился. Домовые в темницу попадают, а злобная нечисть, вроде того же Кощея, по раутам заморским катается. Тьфу!

— А --">