Александрина Ван Шаффе - Одолень-трава

настоящим утренником, зачерпнув холодной колодезной воды, он услышал тонкий, едва различимый шепот: «Берко». И отшатнулся, уронив деревянное ведро. Постоял, опустив голову. Потом решительно зашагал к конюшне, оседлал коня и выехал за ворота. Его никто не удерживал: в крепости давно привыкли, что он уходит и возвращается. Но сегодня Берко проехал мимо часового, опустив глаза. Хотелось сказать: «Передайте Лену...». Он прикусил язык. Лену и сотнику строго-настрого приказано следить за ним. И приказ никто не отменял – он бы первым узнал. А Берко сейчас направлялся именно туда, куда его приказано было не пускать, – в дом наместника.

Он пел всю дорогу, и когда конь зацокал по знакомому мощеному двору, совсем не удивился, что его не видят. Соскочил с седла, подошел к темнице Черета. Стражники, зачарованные песней, сами открыли засов, распахнули дверь. Парнишка сощурился, ступил на шаткий пол, вот он – Черет, крохотная прозрачная фигурка. Измученное лицо и светлые глаза Лена. Но какой же он маленький. Берко подхватил водовика на руки, прижал к груди, вплетая в чары мелодии еще один волшебный мотив. Черет прерывисто вздохнул. А мальчика словно ледяной водой окатили: он понял, что в глазах водовика нет узнавания, вообще нет ничего человеческого – только беспокойная речная вода. Берко сбился, умолк. И снова подхватил ускользающий мотив: «Не смей сдаваться! Держись!». Выскочил из сарайчика. Уже не заботясь о том, что его увидят...

На резном крыльце терема стоял наместник. На этот раз Берко удержал мелодию, хотя видел, как заходили желваки на лице Стригура. Хозяин уже открыл рот для приказа, но паренек не спел – выплюнул – короткое проклятие. Стригур побагровел, согнулся пополам, слуги бросились к господину, а Берко, перекинув Черета через холку жеребца, с трудом взобрался в седло. Когда двор наместника остался позади, перед глазами мальчика встала знакомая заводь, поблескивающая вода, рябь в том месте, где, уступая течению, колышутся заросли тростника. И пока вез с каждым мигом слабеющего Черета, он не отпускал видение.

Наконец конь остановился на берегу. Потянулся к воде. Берко неуклюже сполз на землю. Продолжая петь, опустил невесомое тело Черета в воду, наклонился, пристально следя, как оно растворяется, исчезает. Хотелось зареветь, но слез почему-то не было. Он разрешил мелодии смолкнуть, позвал тихонько:

– Черет? Черет, отзовись. Тишина. Берко вспомнил, как старик-чародей уговаривал его спеть реке. Опустив руки в воду, заставил пересохшее горло вытолкнуть новую песню. Требуя: «Ответь – что с ним? Он будет жить?». И незнакомый голос-мелодия ответил: «Он здесь, во мне, значит, с ним все хорошо. Спасибо, что вернул моего ребенка. Но он не сможет тебе ответить – ни сейчас, ни позже» «Но... почему?» «Сейчас его нет. Просто нет. А когда он родится, то не вспомнит о прежней жизни...», – журчащий голос умолк. Потом, словно опомнившись, опять всколыхнулся: «Ах да, его долг... Чего ты хочешь от меня, человек?» «Мне ничего не нужно... Нет, пусть Черет вспомнит меня... когда родится» «А также – несвободу, бессилие, смерть?.. Ты этого хочешь?», – голос ласково укорял. И Берко смутился: «Ну... тогда пускай мы познакомимся заново. Прошу тебя. Я буду знать его, а он... ему будет казаться, что мы давно знакомы». Плеск реки, в котором долго-долго нельзя было разобрать ни слова. Наконец, тихий шепот: «Хорошо, я подумаю. Приезжай сюда весной, человек. Выпьешь талой воды, споешь мне песню. Вот тогда и поговорим». «Спасибо», – Берко, шатаясь, отошел, прилег на траву. Устало подумал, что немного отдохнет и можно возвращаться... домой, к Лену.

© Copyright Александрина Ван Шаффе

--">