Ольга Владимировна Голотвина - Тьма над Гильдией

Ольга Голотвина Тьма над Гильдией

Посвящается Диане Лебедевой, поддержавшей меня в трудную минуту

Пролог (296 год Железных Времен)

Бродячие поэты, воспевая ночную гавань Аргосмира, любили сравнивать морскую гладь с полуночным лугом, на который опустились переночевать огромные птицы — чтобы наутро взмахнуть белыми крыльями и вновь отправиться в путь…

Может, порой вид гавани и вызывал такие романтические мысли. Но не в эту ночь.

Не в эту страшную ночь.

Черная, тяжелая, неподвижная вода походила на смолу, а корабли — в лунном свете на ее мертвой поверхности — на беспомощных насекомых, угодивших в смертельную ловушку. Очертания их казались изломанными. Казалось, что если забелеют на реях треугольники парусов, если загремят в клюзах цепи, поднимая якоря, — все равно не сорваться морским странникам с недоброго рейда, не растаять во мраке.

Луна глядела с неба с жадным страхом, словно зевака, глазеющий на казнь.

Под этим желтым цепким взглядом вахтенный матрос с «Жемчужной чайки» чувствовал себя неуютно. Хоть бы ее облака закрыли, эту глазастую дуру!

Вахтенный не был ни трусом, ни суеверным человеком — ну, не более суеверным, чем прочие моряки. Так почему же так погано было у него на сердце? Хоть прыгай за борт — и саженками к берегу! С чего бы это? Вино в трактире было скверное или кабаний окорок несвежий? Или… Или муторно из-за того сказителя?

Может, не стоило его бить? Может, он попросту придурок… или не знал, перед кем завел легенду о Земле Поющих Водопадов?

Ну и что? Должен был знать! Правильно они с парнями его отметелили! Небось во дворце, перед королем, не начал бы сказ о том, как был убит королевский прадед — в чужой постели ревнивым мужем! Припомнил бы другую историю, чтоб государь доволен остался! А морякам можно в душу плевать, да? Можно напоминать о проклятии Морского Старца?

Вахтенный страдальчески сморщился: башка раскалывается! Сволочь-трактирщик, похоже, разбавил вино «водичкой из-под кочки» или другой крепкой гадостью. А в душе все ворочаются слова сказителя, словно прибрежную гальку морем перекатывает.

Бредятина такая! Холодный огонь — а до костей прожигает, да еще воды не боится. Такое только в сказках и бывает! В глупых сказках, которыми лишь детишек стращать! А моряки — народ бывалый, их байками не запугаешь.

Не запугаешь? А за что тогда они били сказителя?

А за дело били! Не хрен перед дальним походом болтать про древние проклятья!

Холодный огонь… Это какая ж падла такую сказку выдумала?!

А хоть бы оно и не придумано! Хоть бы и впрямь Морской Старец прогневался на Ульгира и его невесту — так то ж в стародавние времена было! При чем тут «Жемчужная чайка», которая еще с якоря не снималась? А когда снимется — на борту будет жрец. Боги — они посильнее короля, даже подводного!

Тут мысли моряка тревожно зарыскали, как идущее против ветра судно. Если год за годом вверяешь жизнь морю, лучше быть почтительнее с тем, кто правит глубинами.

Небрежно насвистывая, вахтенный со скучающим видом направился к борту. Вроде бы ему захотелось поглазеть на спящую гавань. Вроде он совсем и не собирался, бросив в воду монетку, шепотом попросить защиты у Морского Старца…

Но взгляд, брошенный вниз, заставил моряка онеметь.

По черному борту поднималось лиловое свечение. Ровное, чуть мерцающее, оно распространялось быстро, как огонь. Свечение было беззвучным и даже красивым, но матрос не оценил этой красоты. Страх оледенил сердце, сигнальным колоколом откликнулся в мозгу: смертельная опасность!

Вахтенный с усилием вдохнул воздух — и закричал, поднимая тревогу.

А мертвенный лиловый свет все выше бежал по борту корабля… переплеснулся на палубу, потек по бушприту, взметнулся на мачты…

Послышались крики. По палубе заметались фигуры — черные на лиловом. Но вахтенный уже не замечал ничего вокруг. Остекленевшие от ужаса глаза видели одно: замерцавшие лиловым сапоги, штанины, подол рубахи…

А потом грянула боль — стиснула, обняла, как страстная любовница. Мир заполыхал жутким лиловым пламенем.

Отчаяние бросило гибнущего человека вперед. Руки вцепились в планшир, тело перевалилось через борт. Даже в это страшное мгновение матрос изумился тому, как хрустнуло под пальцами дерево, — словно он оперся о трухлявый пень.

Волны приняли моряка, укрыли на миг с головой — и --">