Урсула Крёбер Ле Гуин - Мелочь

Урсула Ле Гуин Мелочь

* * *

– Мелочь, – пробрюзжала тетушка, когда я положила обол ей под язык. – Там, куда я направляюсь, мне потребуется куда больше.

Мелочь – это точно. Тетушка почти не изменилась за последние часы, только дышать перестала.

– Прощай, тетя, – сказала я.

– Я еще никуда не ухожу! – огрызнулась тетушка. Вечно она на меня злится. – В этом доме есть комнаты, куда я даже не заглядывала.

Не пойму, о чем это она? В нашем доме всего две комнаты.

– Странный привкус у этого обола, – заявила тетка после долгой паузы. – Где ты его взяла?

Я не хотела объяснять ей, что это был мой талисманчик, круглая медная бляшка, а не монета, которую я таскала в кармане больше года, с тех пор как подобрала ее у ворот кирпичного завода. Конечно, я как могла оттерла бляшку, но способность чувствовать вкус у тетушки всегда была отличной, и теперь она ощущала привкус дорожной пыли, собачьего дерьма, дробленого кирпича и кроваво-металлический привкус меди. Так что я сделала вид, что не поняла вопроса.

– Странно, что у тебя хоть что-то нашлось, – продолжала тетушка. – Если через месяц у тебя хоть цент в кармане останется, я буду очень удивлена. Бедняжка! – Тетушка вздохнула бы, если бы еще дышала.

Я и не знала, что она будет беспокоиться обо мне даже после смерти, и расплакалась.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно заметила тетушка. – Только не затягивай. Я далеко не пойду. Мне ужасно интересно, что же за той дверью, куда я не заходила.

Когда тетушка встала, она уже выглядела совсем молодой, моложе, чем в день моего рождения. Она легкими шагами пересекла комнату и отворила дверь, которой я раньше не видела.

– Лайла! – воскликнула она радостно и удивленно.

Лайла – это ее сестра, моя мама.

– Лайла, господи! – проговорила тетушка. – Неужто ты ждала здесь одиннадцать лет?

Ответа матери я не расслышала.

– Мне очень жаль, что приходится бросать девочку, – сказала тетушка. – Я делала все, что могла, очень старалась. Она славная. Прямо не знаю, что теперь с ней будет!

Тетушка никогда не плакала, а теперь у нее и слез не осталось, но от ее беспокойства за меня, от страха и жалости к себе я опять разрыдалась.

Тогда мать вылетела из той, новой комнаты в облике мотылька и увидела, что я плачу. Живущим слезы кажутся солеными, а умершим – сладкими, и они поначалу обожают сладости. Я этого тогда не знала, а только радовалась, что мама снова рядом, пусть даже в образе мотылька. То была радость размером с мотылька.

Больше в доме ничего не осталось от матери, а она свое получила; так что тетушка двинулась дальше.

Комната оказалась большой и довольно сумрачной, как склад, освещаемый лишь через потолочное окно. Вдоль одной стены стояли в ряд веретена, обмотанные льняной пряжей, под лучом света из оконца громоздился ткацкий станок. Тетушка всю жизнь была хорошей ткачихой и пряхой, и даже сейчас клубки тонкой нити, такой ровной, точно она сама пряла ее, искушали ее; станок был готов к работе, и челнок лежал рядом. Но ткацкое дело неспешное. Если она сейчас начнет свой саван, то работа затянется надолго, и как бы ей ни хотелось лечь в могилу подобно всем приличным людям, она не любила бросать едва начатые дела. Поэтому она так и беспокоилась о том, что со мной случится. Дела домашние она уже решилась оставить недоделанными (все равно ими никто не занимается – так чего и нервы портить?), а о своем саване скрепя сердце позволила позаботиться окружающим. Она надеялась, что у меня хватит соображения выбрать ей, по крайней мере, чистую и не слишком драную простыню. Но перед искушением пощупать нить с одного из веретен, покатать в пальцах, проверяя на крепость и ровность, тетушка устоять не могла; так и пошла дальше, катая ниточку между большим и указательным пальцем.

Она оказалась очень кстати, потому что из новой комнаты тетушка вышла в коридор с множеством дверей, и каждая вела в новую комнату или зал, так что без льняной ниточки легко можно заблудиться.

Комнаты были чистые, немного пропыленные и почти пустые. В одной тетушка наткнулась на брошенную игрушку, грубо вырезанного деревянного коня – передние ноги срослись вместе, задние тоже, этакий двуногий мустанг с глазками-кругляшками. Взгляд показался тетушке знакомым, только не вспомнить откуда.

В другой комнате, узкой и длинной, лежало на прилавке множество непользованной кухонной утвари и сковородок, да еще три костяные пуговицы в ряд.

В конце --">