Инна Викторовна Девятьярова - Клад чудесный, или Притча о трёх желаниях

Земля под ногами его дрогнула, словно бы от великанских шагов, далёких, неостановимо надвигающихся на Матиаса.

Б-бум! Бумк!

Матиас покачнулся, и едва устоял, и тотчас же правый сапог его провалился в какую-то нору, узкую, как крысиный лаз. Чёрной, болотною гнилью дохнуло из лаза, и, помогая себе крошечными ручонками, в присыпанном землёй колпаке и сером от грязи камзоле, наружу выбрался тот, кого он сейчас так жаждал увидеть.

— Что, Матиас-дуралей, опять в болоте, опять затянуло по самую маковку? Экий же ты неосторожный, смотреть надо, куда идёшь! Впрочем, что с вас, червяков, ожидать — всю жизнь в грязи, и потому грязи не видите, вот и липнет она к вам. Говори, зачем пожаловал, клоп.

«Забери их к себе, в своё болото, господин Румпельштильцхен всезнающий. И Линхен мою забери, и первенца. Верни мне свободу, холодную, как ветер в поле, бездонно-гулкую, как небо над головой, ведь что может быть дороже свободы для человека…»

— Золото, господин Румпельштильцхен, вот чего не хватает мне для полного счастья. В нищете проживаем я и супруга моя, младенец наш от голода плачет. А пойдут как ещё дети, так хоть в гроб ложись, да крышкой еловой накрывайся! Денег пришел просить у вас, ваше болотное всевластие. Столько, чтобы и мне жить хватило, и детям моим, да еще и внукам, и правнукам осталось. У вас же их как листьев в лесу, а мы люди небогатые, у нас каждый грош наперечёт!

Карлик засмеялся рассыпчато-звонким смехом, словно бы золотые монеты зазвенели в мошне, смеялся все громче и громче, руками держась за дрожащий живот, монеты звенели в подскакивающих сундуках, золото билось о крышки — всё больше и больше, сыпалось через край неотрывным потоком, осенней золотою листвой ложилось под ноги Матиаса.

— Десять тысяч гульденов, достаточно ли тебе для начала, о, блоха ненасытная? Купишь на эти деньги завод, богатейшим в этих краях заводчиком станешь, рекою деньги к тебе потекут, хватит и тебе, и детям твоим, и правнуки не обижены будут! Если, конечно же, с умом всем этим хозяйством распорядишься… а ума-то тебе не занимать, верно ведь, Матиас-дурачина?

— Мы, может, и ума невеликого, но ложку к уху за столом не несём, — пробормотал Матиас, за пазуху собирая монеты, скользкие, точно бы в болотной слизи, что то и дело норовили выскользнуть из нетерпеливых пальцев его, — уж как-нибудь управимся сами с заводом, уж не глупее прочих, ваша болотная щедрость! А будет достаток в жизни — будет и счастье, верно ведь говорю?

Золотом облетевшей листвы отражалось в лужах его беспечальное будущее — круглые бока золочёной кареты, в которой восседал он — погрузневший и важный заводчик, господин Матиас с часами на длинной цепочке, в камзоле, как у богатых господ и пудрёном парике. Напротив него — разодетая Линхен, осточертевшая ко всем свиньям, но всё же своя Линхен, госпожа супруга заводчика, а подле неё — хорошенькая и молодая служанка с худеньким миловидным личиком, неплохая замена поднадоевшей жене…

— Червяк, как есть червяк, — карлик смотрел на него с каким-то удивлённым восторгом, ползающего на коленях в грязи, выковыривающего из грязи золотисто-жёлтые гульдены, — умеете же вы жить… л-люди… — он выплюнул это слово как камень, серый, как болотная слизь, остроугольный камушек, навязший в зубах, — и живёте, и размножаетесь, и порождаете себе подобных… тьфу. Что ж, второе желание, исключительно моего любопытства для…

И снова взмахнул руками-ветками, рассыпая в окрестные лужи дивно-золотую пыльцу, серым вихрем пронесся над притихшей поляной, уронив к ногам Матиаса полинявшую шапку, и исчез, взбудоражив притихшие листья, Румпельштильцхен всемогущий, господин всякой твари в окрестном лесу.

И наступила тишина, и Матиас поднялся с колен, и, поклонившись низко, сказал тишине:

— Благодарствую вам, господин Румпельштильцхен! Век помнить буду вашу несказанную доброту!

А потом поднял шапку, и побрел прочь, тяжёлой, медвежьей походкой, и золото приятно оттягивало его карман, и Матиас думал, что в этот раз — всё, этот — последний, ни за какие золотые коврижки, ни ради каких женских глаз, обожаемо-нежных… раз и навсегда, закончить эту игру с болотным огнём, что заведёт его когда-нибудь в самую топь, да там и оставит…

Но не прошло и трёх лет, как гнилостные, болотные огни вновь поманили его за собой.

***