Инна Викторовна Девятьярова - Клад чудесный, или Притча о трёх желаниях

Инна Девятьярова Клад чудесный, или Притча о трёх желаниях

Под косматой елью,

В тёмном подземелье,

Где рождается родник, –

Меж корней живет старик.

Он неслыханно богат,

Он хранит заветный клад,

Кто родился в день воскресный,

Получает клад чудесный.

(В. Гауф, «Холодное сердце»)

Всё началось с того, что дровосек из Шварцвальда, Матиас-простофиля, утопил свой топор в болоте, да и сам едва не утоп. Он шёл по тропе, кругом было зелено и склизко, нога проваливалась в мох по самую щиколотку, кричали вороны на колко-еловых ветвях, а Матиас считал ворон и не замечал ничего, пока под сапогом не бурлыкнуло, не ухнуло где-то под ложечкой, и грязно-серая зелень не плеснулась ему прямо в лицо. Тогда он спросил… нет, не спросил, по-лягушачьи квакнул: «Что?», и трясина ответила: «Глумк!», и засосала его чуть поглубже. Матиас выругался, и оттолкнул серо-зелёные, дряблые руки её, липко обхватившие бока. Вороны на ветвях засмеялись, а трясина сжала его чуть сильнее — достаточно сильно, чтобы рыжее предзакатное солнце в глазах Матиаса мигнуло, точно угасающий фонарь, и закатившейся под стол монеткой скрылось за высокими елями. И Матиас крикнул ему: «Стой! Какого дьявола…», и чёрно-еловые ветви над головою его сложились в остроконечные рожки, и трясина ответила: «Чмок!», и всосала в себя еще пол-Матиаса. И Матиас заорал в полную силу, меся ногами топь, точно тесто в кадке, вязкое, к коже липнущее тесто, пахнущее болотною гнилью. Тесто лезло ему в лицо, Матиас отфыркивался, не желая есть, сплевывал мерзко-липучие комки, и вороны кричали без передыху, колкими, как иглы, елово-острыми голосами, и иглы застревали в горле, и Матиас вскоре не мог уже и кричать… а потом вдалеке послышались булькающие шаги, словно кто-то шёл в гигантских сапогах, напрямки по болоту, с каждым шагом выдирая подошвы из чёрно-пакостной гнили… А потом сапоги остановились прямо напротив Матиаса, и чей-то громовый голос с вершины елей спросил: «Ну и что ты кричишь, букашка?»

Матиас поднял голову, вывернул шею, впечатываясь волосами в дрябло-болотную топь. Он был огромен, выше самых высоких елей, одетый в ярко-зелёное, с древесного цвета кожей, тёмный, как сама ночь, болотный великан, пришедший, чтобы… растоптать? съесть? поглумиться над утопающим Матиасом? И Матиас разозлился (а злился он не так чтобы уж часто в жизни), и сплюнул великану на сапог горечью отдающей слюной.

— Не видишь, что ли?! Тону в этом клятом болоте, пропадаю ни за понюшку табаку! А тебе чего надобно, пугало?! Шёл бы и дальше своею дорогой!

Великан рассмеялся, заухал по-совиному, и чёрная топь под ногами его колыхнулась в такт, и точно щепку, шваркнула Матиаса к гладко-выпуклой кочке великаньих сапог. Матиас ухватился руками за кочку, вцепился, как утопающий в соломинку, подтянулся и выполз, скользкий, как червь, ничтожнейшая букашка в ногах повелителя леса.

— Сколько же в вас самомнения, клопы! И сколько страха за собственную шкуру… Забавственный коктейль, весьма и весьма забавственный. Мне бы, признаюсь, хотелось посмотреть, как ты тонешь, но посмотреть, как ты спасаешься, еще смешнее, — бурая, точно еловая кора, истрескавшаяся ладонь скользнула по кромке сапог, счищая болотную грязь, и остановилась перед Матиасом, и Матиас ухватился за палец, толстый, словно еловый ствол, и великан поднес Матиаса к лицу, к тускло-зелёному глазу, круглому, как у совы. — Как имя-то твое, мелюзга?

— Матиас, ваша болотная светлость. В деревне меня кличут Матиас-простофиля, а всё потому, что не везет мне по жизни. Неудачник я, что и говорить. Какой шанс мне не дай, всё из рук выпускаю. Видно под несчастливой звездою родился… — пробормотал Матиас в широкий, как плошка, зрачок. — Вот и сегодня, шёл за дровами, с тропы не сворачивал, и как эта клятая трясина под сапоги подвернулась…

Он сокрушённо развёл руками, и чёрный провал великаньего рта искривился в ехидной усмешке. Серые, как камень, зубы сверкнули из-под растрескавшейся древесной чешуёю губы — великан забавлялся его жалкому, непутёвому рассказу, его нелепой, неудавшейся судьбе. Может — забавлялся, а может и сочувствовал, желая помочь? Матиас отчаянно надеялся на последнее.

— Неудачник, говоришь? Звёзды не так при рождении встали? Эх, любите вы собственные грехи на высшие силы валить! Букашки, как есть, ничтожные, мелко-пакостные букашки. Но любопытственно за вами --">