Андрей Сердюк - Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

реснички сааган-дальи, да веточку чабреца, и первым белым ключом всё это дело притомил. Крышечкой накрыл, и стал «Пройдя, зажмурившись, искус» вслух читать.

Этот стишок когда-то давным-давно сочинил он именно для процедуры заваривания чая в сезон байлу, в сезон «белых рос». Для других двадцати трёх сельскохозяйственных сезонов имелось у него в арсенале двадцать три других стихотворения. Они все, конечно, абсолютно разные — и по стилю и по размеру — заварочные вирши эти. И на прочтение каждого из них уходит разное количество времени.

Такими вышли они не случайно, а как раз наоборот, специально, — потому как для получения гармоничного сочетания аромата и вкуса, а также для создания правильного настроения и подготовки организма ритмичным дыханием к принятию божественного напитка в данный конкретный период года требуется, как известно, свой особый, точно выверенный срок. И свой напевный лад.

Кому-то это всё может показаться смешным и странным, но только Виктор, вслед за чайным поэтом эпохи Тан неким Лу Тунем, известным также в провинции Хунань под именем Мастера Жёлтого Источника, был глубоко убеждён, что мудрый человек должен в гораздо большей степени заботиться о вкусе чая, чем о всякой там проходящей мирской суете.

В общем, как бы там кто из сторонних к его причудам не относился, а сейчас, в первой декаде октября, чтобы всё в аккурат вышло, чтобы всё, как говориться, впритирочку получилось, полагалось у него вот этот вот колдовской текст произнести:

Пройдя, зажмурившись, искус

У ближних что-нибудь оттяпать,

Считаю главным из искусств

Искусство пережить октябрь.

Зудит настырно мелкий бес.

Его, мой ангел, урезоньте

Пусть край земли и свод небес

Сливаются. На горизонте.

На зыбкой линии огня,

Где молний ломаные спицы,

Где грациозный круп коня

Под Всадником засеребрится,

Где трудно угадать луну

Над озером, в листвы ажурье.

Она утонет. Я тону.

В листе. В пятне под абажуром.

Час волка. И мои глаза

Слипаются. Ничто не будит.

Октябрь. Поздняя гроза.

Ещё всё будет.

На декламацию этого шедевра, с учётом эстрадных подвываний и многозначительных пауз, уходит обычно шестьдесят четыре секунды. Плюс минус две. В начале октября — самое оно. Хотя, на вкус и цвет, как говорят, консенсуса нет. И каждый выбирает по себе. Женщину, религию, степень чайного настоя. Каждый своё. И каждому — своё.

И это, в общем-то, здорово, что каждому своё…

Виктор, произнеся с выражением согласно заученному тексту (и не без старательности прилежно успевающего ученика начальных классов) положенные слова, собрался уже было подцепить с кружки крышечку, да видно сегодняшний день задался каким-то не таким. Зачем-то именно в этот самый момент подумалось ему под руку, что нужно было бы, пожалуй, избавиться в последней строфе от глагольной рифмы. Всё-таки уже давно вырос, уже давно не маленький мальчик, чтобы глаголом в глагол тыкать. Подумал так, и тут же, не отходя от кассы, сочинил новое окончание заговора:

Лизнула всполоха слеза

Тумана пудинг.

Октябрь. Поздняя гроза.

Ещё всё будет.

Вот теперь другое дело. Теперь — славно. И даже — стильно. И общей гламурности не портит.

Стильно-то это всё, конечно, стильно, да только чай-то передержал. Пришлось выливать. Даже пробовать не стал. Чтобы рецепторы не дезориентировать. Начал всё сызнова.

Начал, да не фига, не тут-то было, обломись, ибо — разбуженным зверем обижено зарычал телефон.

Точно, — всё нынче как-то не так идёт. Видимо, действительно, не день сегодня мазилы Бэтхама.

На этот звонок нужно было обязательно отозваться.

Дело в том, что раздался динь-дилидон не по обычному домашнему телефону, на автоответчик которого после его «интим и герболайф не предлагать, говорить после звукового сигнала» оставляют свои восторги, проклятья и деловые предложения читатели-почитатели, обыватели-злопыхатели, журналисты-поддатели и кровопийцы-издатели. К тому аппарату Виктор даже бы и не дёрнулся. А сработала как раз чёрная раритетная бандура, по виду — адская машинка, которую он промеж себя называл «вертушкой», и номер которой знали от силы человек пять-семь, — люди ближнего мелового круга. Того самого круга, что и узок, и, как это не парадоксально, далёк. Этих людей игнорировать — себе на яйца --">