Андрей Сердюк - Золотая Пуля, или Последнее Путешествие Пелевина

любому. Ну, а слажает, ждёт её непруха, то бишь кердык: забили стрелку, и всё — в мясню захороволили на раз.

Понятья же конкретны потому, что они и есть голимые понятья. И только. А посему такой расклад имеют, чтобы Рассудок их покрышевал.

Но только тут своя типа задрочка: хотя Рассудок не лох какой, а деловой, то есть пацан серьёзный, но тоже по Понятьям должен жить, иначе беспредел.

И беспредел в уме имея, каждый фуфлыжник въезжает быстро, — отчего Рассудок имеет такое погоняло. Ведь чмо борзое, чьим бы оно не было семейником, зёмой или шихой, не станет никогда смотрящим, хотя б очко порвало от напряга на портянки.

Коль Кумом не дано тебе поляну сечь и подминать Понятья, как впаривать их будешь братве, козлам и лялькам? И здесь такая по жизни распальцовка: если уж голяк, то голяк конкретный, всё остальное — базар пустой.*

* Когда Рассудок пошёл на очередную ходку, приходиться жить в полном беспределе, поскольку начинает Глупость быковать. Тут главное не ссучиться и (поскольку ни один лепила не отмажет от такого глюка) терпеть, пока Рассудок не откинется или не спрыгнет с тёмной зоны.

Закончив перевод ссылки, Виктор откинулся на спинку кресла, потянулся и зевнул во всю бегемотину, — эээ-ха-ха-хотел бы он узнать, на кой чёрт конкретным пацанам, у которых под ногами дышит почва и судьба, а над головами со свистом проносятся всамделешные пули, вся эта абстрактная философская байда? На кой такой ляд сдался им, ей богу, этот перевод из Канта?

Не спросил он об этом у них тогда, за столиком в ЦДЛ. Не решился. Подумал, пацаны за работу денежку платят, стоит ли их, праздного любопытства ради, ещё и на пресс-конференцию разводить. Не стал ничего спрашивать. Молча конверт с задатком взял, винегрет свой вежливо докушал и откланялся.

А потом, — как спрашивать-то? Зачем, мол, вам, братва, перевод КАНТА? Об этом что ли? Так ведь и без того яснее ясного. Если уж с чего инсталляцию поняток и начинать, то с Канта. Не с Бодрийара же. Жизнь у парней короткая. Короче обычной человечьей. Гораздо. За сороковник мало кто из них переваливает. Да и что там жизнь-то, когда сама их эпоха уже проносится со свистом! Куда-то. Не ведомо куда… В гаражный «отстойник», наверное. Качнулся маятник. Так что тут, при таких раскладах, при таких бумеровских скоростях, хотя бы в основы успеть врубиться.

Да-а-а…

Или, может, скажите, нужно было поинтересоваться, а зачем это им ПЕРЕВОД Канта? Именно про надобность перевода у них спросить. Так ведь тоже глупый вопрос. Ответ очевиден, на поверхности он, — разве ж понять неофиту что-нибудь во всех этих загогулинах.

Говорят, однажды у Толстого, весьма, кстати, Канта почитающего, поинтересовались на предмет того, а доступна ли такая философия заурядному человеку и нужно ли популярное изложение её. Ответ гласил, что подобное популярное изложение было бы величайшим делом. Вот так-то.

Ну, и, наконец, не спросишь же в тупую у практикующих бандитов, зачем, если не секрет, ВАМ-ТО перевод из Канта? На такую постановку вопроса ребя долгопруднинская, пожалуй, и обидеться могла. Это была бы, что и говорить, скользкая постановка вопроса. С неясными пасьянсами. Пацаны, они, может быть, и не совсем во все эти иллюзионистские дела въезжают, но зато уж интонацию-то ироничную по отношению к себе очень тонко чуют. За версту. На уровне инстинкта. Как хорошие музыканты фальшивую ноту.

Короче, как не крути, все возможные смыслы вопроса «А зачем это вам, братва, перевод Канта?» исчерпываются ответами, диалектически содержащимися внутри самих этих многочисленных смыслах данного вопроса. Вопрос же, в котором отсутствует вопрос, — пустой вопрос. А чисто пацанский разговор пустых вопросов не терпит. И это даже не вопрос. Как бы ты там сам лично благоговейно не относился к Пустоте. Ай, ладно! Забудь эти песни, девушка-дзеро…

Вернёмся же к нашим альтебаранам, и продолжим.

Но продолжать чего-то вдруг заломило. Сбил дыхалку.

«Может чайку тебе сварить?» — спросил с надеждой Виктор сам у себя, и сам себе утвердительно ответил: «А то».

Проковылял, весело постукивая деревяшками гэта, на кухню. Налил из серебреного термоса в чайник талую воду — натопленный впрок ещё летом рыхлый алтайский снег. Поставил на огонь. В керамическое сито китайской чайной кружки (кружка намоленная, старая, — со стенок уже, пожалуй, мумиё соскребать можно) засыпал две щепочки зелёного и четыре жёлтого, добавил три --">